А тут еще в окрестностях села объявился партизанский отряд. Австрийцев они шуганули так, что через две недели их сменили немцы, прибывшие вместе с двумя бронемашинами. И началось. Искали в селе партизанских сообщников, никого не нашли, но трех хороших ребят — с ними Кастусь учился в школе — публично повесили перед сельсоветом. А потом начали массово отправлять молодежь на работы в Германию. Отправляли по алфавиту, и до того, как очередь дошла до него, Кастусь принял решение бежать к партизанам. Мысль о том, чтобы уехать с родины куда-то в Европу и горбатиться там на фашистов, ему вовсе не улыбалась.
Было это в августе 1942 года. Кастусь с несколькими хлопцами отправился в лес на заготовку дров, ну а там намеревался потихоньку «отстать» от своих и пойти на поиски партизан. Но все получилось совсем не так, как он предполагал. Не успел прошагать по лесной дороге и сотни шагов, как раздалось повелительное «Halt!». А дальше и вовсе что-то непонятное — трое здоровущих немцев с винтовками сгребли парней в охапку, покидали в кузов грузовика и, похохатывая, повезли куда-то в сторону райцентра.
Как оказалось, так проходила «добровольная» вербовка в состав белорусского охранного батальона «Шума». Две тысячи ребят, не спрашивая ни мнения их, ни желания, обрядили в форму солдат вермахта, выдали пятьдесят советских винтовок на всех и дали подписать контракт, согласно которому они обязались служить полгода. А потом — казармы, занятия до седьмого пота.
Ошеломленный произошедшей с ним переменой, Кастусь еще какое-то время надеялся, что через полгода его отпустят домой. Ничего подобного — контракт продлили автоматически, потом еще и еще. Все офицерские должности в батальоне занимали немцы, которые за малейшую провинность били белорусских новобранцев смертным боем. И Кастусь с завистью слушал в казарме рассказы однополчан о том, что во время последней облавы на партизан сразу десять ребят из «Шумы» с оружием перебежали к нашим… Сбежать было бы заманчиво, да как сбежишь-то?.. Как назло, Зеленкевича все время держали в райцентре. То стой на посту возле комендатуры, то патрулируй улицы под присмотром немецкого унтера. Тут не сбежишь. Первый же патруль фельджандармерии расстреляет без долгих слов за дезертирство. Примеры уже были.
Об одном молил Бога Кастусь — чтобы не пришлось ему участвовать в расстрелах и казнях. Не смог бы он выпустить пулю в своего. Но, видно, у немцев для этого имелись другие, проверенные кадры. «Шумовцев» применяли только для охраны аэродромов, складов, казарм и железных дорог, а также поиска партизан в лесах.
Люди в батальоне были разные. В основном — обычные сельские ребята, которые, будь сейчас в Белоруссии советская власть, служили бы в Красной Армии. Конечно, у каждого из них имелись к Советам свои претензии, а иногда даже и счеты, но в целом назвать их убежденными противниками большевизма язык бы не повернулся. «Идейные» были в явном меньшинстве. Они из принципа говорили только по-белорусски, через слово проклинали Сталина и мечтали о тех временах, когда Гитлер даст Белоруссии независимость. «Как же, дожидайтесь, — думал Кастусь, — у него голова только об одном болит, у вашего Гитлера, — как бы продержаться подольше. А подольше он продержится только с помощью таких вот, как вы!»
Так прошли 1942-й и большая часть 1943 года. Фронт был еще далеко, но все чаще доносилось до Зеленкевича его угрожающее громыханье. «Бежать к партизанам, — думал он, ворочаясь бессонными ночами на жесткой койке. — Бежать, пока не поздно!»
А вышло так, что проворонил нужный момент. В один из летних дней 1943-го аэродром, который охранял его батальон «Шума», подвергся мощному удару советской штурмовой авиации. Много «шумовцев» тогда погибло. А буквально через неделю остатки батальона были разгромлены партизанами. Вернее, не разгромлены, а просто без всякого сопротивления сдались им в плен и влились в ряды партизанского отряда… Кастусь в это время дежурил в городе по казарме. Вот так получилось, что он остался в своем батальоне единственным «старичком» и был автоматически повышен до капрала. А в часть пригнали новобранцев — так же, насильно или обманом собранных по деревням 18-летних ребят, которые толком не понимали, чем им предстоит заниматься…
Все кипело в душе у Кастуся. И дошло до точки кипения в тот самый миг, когда пожилой дядька, проходивший мимо на улице, почти не разжимая губ, бросил ему в лицо грязное ругательство, прибавив «…фашистская». «Кто хочет, тот действует, — подумал тогда Зеленкевич, — а кто не хочет — придумывает причины». И он начал действовать…
Вскоре в казарме нашли ворох листовок, призывавших к борьбе с захватчиками. Виновных не обнаружили. Батальоненфюрер, бывший майор польской армии, перед строем охлестал капрала Зеленкевича по лицу, но делу это не помогло.
Во время дежурства Кастуся на стене комендатуры появился огромный плакат «Смерть Гитлеру». На этот раз Зеленкевича посадили под арест, грозили отправить на Восточный фронт рядовым. Из Минска приезжал допрашивать его следователь из СД. Но никаких результатов следствие опять-таки не дало. Пришли к выводу, что в городе действуют партизанские связные.
С аэродрома, который охраняли «шумовцы», не смогли взлететь несколько бомбардировщиков «Хейнкель-111». Выяснилось, что взлетная полоса была кем-то перекопана. Кастусь не стоял тогда в охранении, аэродром стерегли хлопцы из его взвода, с которыми у него были хорошие, доверительные отношения. К счастью для них, немцы списали вину на дежурного техника, которого командир эскадрильи по каким-то причинам терпеть не мог. Попытки техника оправдаться, ссылаясь на кротов, которых действительно было в этой местности много, успеха не имели.
А потом в казарму в сопровождении батальоненфюрера вошел человек, которого Кастусь уже видел раньше. Ему было лет сорок, и он был одет в новенькую, недавно пошитую форму с недавно введенными знаками различия «Шумы» — черными погонами со свастикой и серебристыми звездочками в черных петлицах. Лицо у человека было сытым и довольным.
— Это ваш новый роттенфюрер, — сказал поляк.
Перед Кастусем стоял Алексей Шпак собственной персоной.
На построении роты Зеленкевичу показалось, что Шпак его не узнал. Однако он ошибся. Уже после отбоя новый роттенфюрер, проходя по казарме, словно невзначай склонился к его койке и зло прошептал:
— Вот где ты мне попался, пащёнок! Ну теперь держись…
Теперь вредить немцам стало особенно трудно. Шпак действительно не спускал с Зеленкевича глаз и при каждом удобном случае накладывал взыскания. Кастусь недоумевал: как это НКВДшник мог оказаться на службе у оккупантов? Ведь немцы тех, кто при Советах служил в НКВД, близко не подпускали к командным должностям. Но унтер-капрал Сергей Бовт, с которым у Зеленкевича были хорошие отношения, объяснил ему:
