Над удивительно спокойной и только ближе к середине чуть тронутой мелкой рябью поверхностью воды стлался туман. В его прозрачной утренней дымке таяли очертания, и все равно, хотя до противоположного берега было не меньше версты, там легко просматривалась сплошная стена леса, разорванная в нескольких местах скальными выходами.
Впрочем, первоначальный восторг Иртеньева довольно быстро отступил, сменившись весьма невеселым выводом. Надежды удрать по реке, где идут только литерные караваны да время от времени появляются редкие пароходы, нет никакой.
И, уже заметив полувытащенный на косу чей-то дощаник, Вика только вздохнул. Даже если б и удалось стащить лодку, все равно плыть можно было лишь вниз по течению, куда-то в тартарары… Столь неутешный вывод тут же заставил Иртеньева сердито поджать губы и решительно направиться к избам, потемневшие крыши которых виднелись невдалеке.
Короткая, домов на двадцать, деревенская улица начиналась сразу от поскотины, и едва Иртеньев ступил на нее, как со стороны крайнего дома его негромко окликнули:
— Эй, политический!
Вика обернулся и увидел, что под стеной хлипкого амбара, опершись локтями на жердь ограды, стоит мужик в исподней рубахе и линялых портках. И еще почему-то Иртеньеву бросилось в глаза то, что мужик был обут в солдатские, давно не чищенные сапоги с порыжевшими голенищами.
Поглядев вокруг и убедившись, что рядом больше никого нет, Вика раздумчиво сказал:
— Ну, допустим, я политический. А тебе чего?
— Да вот, смотрю, может в гости зайдешь… — в дремучей бороде мужика промелькнула насмешливая улыбка.
Чем-то этот бородатый расположил к себе Иртеньева, и он в ответ усмехнулся.
— Пригласишь, зайду.
— Ну то айда за мной… — и мужик, легко оттолкнувшись от ограды, пошел через огород к дому.
Жилье мужика поразило Вику своей убогостью. Через единственное, хотя и застекленное, но донельзя грязное окошко проникало мало света, отчего внутри было темновато. Потому, остановившись у двери, Иртеньев подождал, пока глаза малость пообвыкнут, и только потом начал осматриваться.
Обширная небеленая русская печь занимала почти половину избы. На полатях комком лежал вывернутый наружу овчинный тулуп. В уголке приткнулся ларь, от которого кисло пахло хлебом, посередине стоял стол с лавкой, а на стене висело старое ружье, и была пристроена длинная полка, уставленная туесами.
Интерес Иртеньева к обстановке не остался незамеченным, и мужик добродушно заметил:
— Ты по сторонам зря не зыркай. Я не зимогор какой, тут, почитай, все так живут…
Мужик достал из ларя большой кусок вареного мяса, потом солонку с крупной сероватой солью и, напоследок выложив на стол еще и полкаравая, пригласил:
— Ну, садись, политический.
Соблазнительный запах еды заставил оголодавшего Иртеньева сглотнуть слюну, и он, даже не подумав отказываться, присел к столу. Мужик же, выждав, пока гость окончательно усядется, извлек все из того же ларя два стакана и четвертную бутыль, заткнутую туго свернутой тряпицей.
— Давай, вашбродь, выпьем, коль не побрезгуешь…
— Мне вот только брезговать осталось, — горько усмехнулся Иртеньев и, придвигая к себе стакан, уже до половины налитый мутноватым самогоном, сказал: — Только ты меня благородием не зови, Викентий Георгиевич я.
— Ишь, имя-то какое заковыристое, — мужик аккуратно заткнул бутыль тряпочкой. — А как попроще нельзя?
— Отчего нельзя, можно Егорыч.
— О, эт, брат, другое дело! — обрадовался мужик и заключил: — Ну а я, значитца, Фрол, так что давай, Егорыч, за знакомство…
Прямо на столе острым охотничьим ножом Фрол щедро нарезал мясо, и Вика, макая в соль аппетитные ломти, жадно жевал, не забывая кусать предложенную ему большую, казавшуюся после дорожного недоедания удивительно вкусной, краюху.
Похоже, мужик проявлял гостеприимство не зря, но от крепкого самогона, выпитого натощак, внутри у Иртеньева сразу разлилось приятное расслабляющее тепло, и Вика ничего не спешил уточнять, резонно полагая, что хозяин здесь вовсе не он.
Впрочем, молчание не затянулось. Хитро поглядывая, как Вика расправляется с немудрящей закуской, Фрол одобрительно хмыкнул:
— Я смотрю, Егорыч, мужик ты рисковый…
— С чего так решил?
Вика посмотрел вокруг, подыскивая, обо что бы вытереть жирные пальцы, и, не найдя ничего подходящего, взялся за очередной кусок. Фрол же, немного помолчав, обстоятельно пояснил:
— Эвон ты как там, на берегу, пентюха вологодского обул…
Вика вспомнил обозленного конвоира, кинувшегося на него с винтовкой, и усмехнулся.
— Дело нехитрое…
— Кому как, — покачал головой Фрол. — Я так полагаю, тебе и в штыковой бывать приходилось?
— Было дело… — Вика равнодушно дожевал мясо.
— О как! — весело пыхнул в бороду Фрол и спросил: — Я так понимаю, ты на деревню шел занятию какую подыскать, аль нет?
— Да само собой, раз уж власть предержащие меня сюда определили, — вздохнул Иртеньев.
— Эт верно, — Фрол хитро прищурился. — А сказать, к примеру, ты плавать-то горазд?
— Конечно… Только это еще зачем? — удивился Вика.
— Да мы вот с мужиками собрались невод на Дальнем Плесе затянуть, так оно, ежли желание есть, можем и в долю взять.
— Вы что, невод этот вплавь тащить собрались?
— Да, знамо, нет! — рассмеялся Фрол. — Однако, а как на глыбь невзначай угодишь?
— Понял… — Иртеньев на секунду задумался.
Предложение было сделано, и, поскольку пока выбирать было не из чего, Вика кивнул.
— Ладно, согласен.
— Ну, тады давай еще по единой… — и Фрол снова взялся за бутыль.
* * *
Какая-то длинноносая пичуга сидела у самого берега на мокром окатном камне и посматривала на Иртеньева, смешно наклоняя то в одну, то в другую сторону украшенную темными сережками голову, а где-то выше, за густо разросшимися кустами боярки и калины, нахально стрекотала сорока.
Свежий ветерок сдувал всяческую мошкару подальше в тайгу, дышалось у воды легко, и порой Вике начинало казаться, что все так и должно быть. Сейчас, ощущая, как речная струя приятно холодит ноги, Вика забыл и про брусчатку Львова, и про удобную городскую квартиру.
Наоборот, в окружении нетронутой, почти первозданной природы Иртеньев вдруг почувствовал себя диким охотником и думал сейчас только о добыче, которую могла дать ему закинутая в реку нехитрая снасть.
Хотя берег тут был усыпан камнями, скальные породы в этом месте не сжимали русло, и река широко разлилась, образовав тот самый Дальний Плес, куда мужики, взявшие Иртеньева в долю, добирались на лодке часа четыре.
