Нет. В это утро ее лицо никак не приходило ему на память. Черты Катарины таяли в мутных отблесках его воспоминаний. Легкий ветерок подул и приподнял навощенную занавесь, закрывающую узкое окошко, похожее на бойницу. Тонкий лучик света проник в комнату, и сразу стало холоднее. Поначалу граф удивился, почему слуги не позаботились о том, чтобы привести окно в порядок, но потом вспомнил, что он находится не в своем венгерском замке, а совсем у другого человека, в чужой стране.
Потом Хорвати вспомнил, почему он здесь. Сегодня, возможно, начнется избавление от проклятия, которое двадцать лет назад сгубило его жену. Оно свело в могилу их троих детей, покоящихся нынче в семейном склепе. Один умер при рождении, второй погиб в сражении, третий скончался от чумы.
В дверь постучали.
— Кто? — спросил граф.
Дверь открылась, появился Петру, молодой спатар, которого воевода Валахии назначил командовать этой крепостью. Он остановился на пороге и переминался с ноги на ногу, такой же нервный и напряженный, как и накануне, когда граф впервые появился здесь.
Хорвати хорошо понимал, почему Петру нервничал. Не так уж часто высокопоставленный венгерский вельможа посещает такое захудалое местечко, да еще с такой целью. Еще до приезда высокого гостя спатар провел тщательную подготовку к грядущему мероприятию, причем делал это в большой секретности.
— Все готово? — спросил Хорвати.
— Я… Мне кажется, да, мой господин. — Петру облизнул губы. — Если бы вы соизволили…
Он указал на лестницу, начинавшуюся за его спиной.
— Я сейчас. Подождите меня.
Рыцарь поклонился и вышел. Дверь за ним закрылась. Хорвати откинул шкуры, которыми укрывался. Секунду он сидел на краю постели, почесывая седые, коротко остриженные волосы. В спальне крепости, несмотря на ветер, который просачивался в окна, было не холоднее, чем в его замке, построенном в городе Пеке. Кроме того, граф давно уже понял, что в крепости, за которую он отдал душу нечистому, никогда не будет тепло, раз никто из тех, кого он любил, не смог жить в ней.
Хорвати быстро оделся и вышел из спальни. Он хотел найти место, где было бы тепло. Нет, не его телу, в этом граф никогда не нуждался. Душе.
— Мой господин. — Молодой спатар распахнул дверь и отступил на шаг.
Хорвати вошел в зал, освещенный четырьмя камышовыми факелами и выглядевший весьма скромно, как и все остальные помещения крепости. Сквозь узкие окна просачивался утренний свет. Длина четырехугольной комнаты составляла двадцать шагов, ширина — двенадцать. Стены покрывали дешевые гобелены, на полу лежали шкуры. Они должны были сохранять тепло, исходящее от очага, устроенного в дальней, восточной стороне зала, но на самом деле помогали мало. Эта комната занимала центр самой обыкновенной, ничем не примечательной крепости. Да, помещение было весьма простым, однако то, что здесь находилось, придавало ему немалую значимость.
Хорвати посмотрел вокруг себя, потом взглянул на молодого человека, стоявшего перед ним.
— Расскажите мне, что вы сделали.
— Я следовал распоряжениям моего господина, воеводы Валахии. — Петру поднял руку, в которой держал свиток пергамента. — Согласно его письму, я надеюсь.
— Как эти распоряжения попали к вам?
— Они были оставлены в сумке за воротами. Это случилось ночью, три недели назад. На пергаменте была печать воеводы. — Он снова облизнул губы от волнения. — Но другая бумага предупреждала, что в дальнейшем не нужно искать встречи с господарем или каким-то иным образом выражать ему признательность.
Хорвати кивнул. Как и любой другой участник этого дела, правитель Валахии вполне осознавал всю опасность игры, которую они затеяли.
— Больше ничего не было оставлено?
— Было, мой господин. — Молодой человек проглотил слюну. — В сумке также находились несколько обломков меча. Клинок, эфес… Там же было распоряжение перековать его. Мне пришлось послать в Куртеа де Аргес за кузнецом. Он приехал утром и начал работу. Наша кузница бедновата, но он сказал, что у него при себе есть все, что необходимо.
— Нет, не совсем, — ответил Хорвати и сунул руку в карман камзола. — Ему потребуется вот это.
Он вытащил два небольших стальных кружка. Как раз такой получится, если соединить концы большого и указательного пальцев. Края их оказались погнутыми, так как эти кружки были извлечены из рукояти меча.
— Вот, — сказал граф. — Мне прислали их вместе с письмом, из-за которого я и приехал сюда.
Его единственный глаз неотрывно смотрел в лицо молодого человека.
Реакция последовала через мгновение.
— Дракон!
— Ты узнаёшь это?
— Конечно, мой господин.
Петру взял оба кружочка, потер их ладонью и вздрогнул, когда зазубренные края поцарапали кожу.
— Это символ человека, который построил этот замок, и всего ордена, который он возглавлял. Теперь они унижены, опозорены…
Внезапный резкий жест Хорвати заставил Петру остановиться. Граф был на голову выше рыцаря, поэтому наклонился над ним.
— Я был бы поосторожнее с такими понятиями, спатар! — прокричал он, и лицо, покрытое шрамами, исказилось. — Потому что я сам принадлежу к этому ордену.
Вельможа неотрывно смотрел на юношу. Единственный серый глаз сверкал яростью, поэтому контраст между живым оком и его мертвым, пустым соседом казался молодому человеку особенно разительным.
— Я… я… — Петру опешил и заикался от страха. — Я не хотел обидеть вас, граф Хорвати. Я всего лишь повторил то, что слышал.
Еще мгновение венгр смотрел на него, не мигая, затем выпрямился.
Его голос звучал уже спокойнее:
— Ты пересказываешь слухи, которые разнеслись повсюду об одном из членов ордена, Владе Дракуле, твоем прежнем господине. В том, что ты говоришь, есть доля правды. Его темные дела запятнали орден, которому он приносил клятву верности. Однако нельзя сказать, что наш союз развалился.
— Но разве орден не прекратил существование? — осторожно уточнил Петру.
Гость глубоко вздохнул.
— Дракон не умрет, пока его не настигнет волшебное копье святого Михаила. Он может только спать, но однажды воспрянет духом.
Хорвати прислонил ладонь к лицу.
Петру шагнул к графу и сказал вкрадчиво, с опаской:
— Мой господин, я удостоился чести быть причастным к ордену и мечтаю стать одним из братьев. Если когда-то, как вы говорите, орден Дракона восстанет, то я с радостью вступлю под его знамена и буду не единственным, кто сделает это.
Хорвати повернулся к нему. В глазах молодого человека он увидел нетерпение. Граф когда-то испытывал такой же голод и жажду действий. Это было тогда, когда у него были целы оба глаза, еще до того, как он стал одним из членов ордена, и до того, как был проклят.
