Таким образом, Елизавета, замкнувшись в своем доме и почти никуда не выезжая, погруженная в скучные и неприятные дела, чередуемые с душевной апатией, размышлениями, редкими визитами Корнаева и ещё более редкими визитами матери, провела этот бессобытийный месяц вдали от сына и любимого человека.
Владимир появился в доме Елизаветы неожиданно. Она сидела за письменным столом в своем кабинете, когда вошел лакей и сообщил:
— Ваше сиятельство, к вам их сиятельство граф Вольшанский пожаловали. Прикажите принять?
На губах Елизаветы от столь приятного известия засветилась радостная улыбка. Подобно невольнице, перед которой только что распахнулись двери темницы, Елизавета выпорхнула из своего кабинета и побежала навстречу Владимиру. Он ожидал её в передней, медленно похаживая.
— Как же долго вы отсутствовали! — воскликнула она, и в её голосе прозвучал легкий упрек, перемешанный с радостью.
— Вы не представляете, как мне приятно, что вы меня так встречаете, произнес он.
— Я рада вас видеть! Но пойдемте в гостиную. Негоже моему будущему супругу оставаться в передней, словно посыльному. Я собираюсь засыпать вас вопросами. И потребовать от вас объяснения.
Она взяла его за руку и повела за собой в гостиную. Она усадила его в кресло, позвала лакея и распорядилась, чтобы для неё и графа Вольшанского принесли чай, сладости и какое-нибудь легкое угощение. К кофе у неё с некоторого времени пропала охота, да у Владимира с этим напитком ассоциировались неприятные воспоминания. Оставшись с Владимиром наедине, Елизавета как можно ближе придвинулась к нему.
— Итак, — произнесла она, устремив на него свой шутливо-строгий взгляд.
— Ежели вы будете на меня так пронзительно смотреть, — с улыбкой произнес Владимир, — сомневаюсь, что смогу дать какие-либо объяснения.
— Хорошо, не буду так смотреть, — согласилась Елизавета.
— Прежде всего, должен вам сказать, — начал Владимир, — мне удалось выяснить, что надлежит сделать, чтобы Алексис носил мое имя. Это не так сложно, как я вначале предполагал.
— Да? — удивилась Елизавета.
— Однако все, на первый взгляд, несложное нередко за собой скрывает определенные трудности. Сие применимо к данному случаю.
— Объясните, пожалуйста.
— Существуют довольно простые способы признания незаконнорожденных детей. Лучший из них, на мой взгляд, это жениться на матери ребенка и, соответственно, дать ей и ему свое имя. Возможно также, официально объявить во всеуслышание о нем, как о своем сыне и наследнике. Однако у столь простых способов имеются трудности. Я не могу на вас жениться, потому как вы все ещё являетесь супругой другого человека. И я не могу признать официально своего сына, потому как он считается сыном другого человека.
— Преступника, имя которого обесчещено, — прибавила Елизавета.
— И, тем не менее, для всего света, как это ни прискорбно для меня, этот человек — отец моего сына. И я не знаю, как это изменить. И потом, признав своего сына, я запятнаю вашу репутацию, Елизавета. А я не могу этого допустить. Это какой-то лабиринт, у которого имеется вход, но не имеется выхода.
Во время их разговора бесшумно вошел лакей с наполненным подносом. Он расставил десертные приборы, сладости и угощения, после чего, произнеся: «Извольте откушать, ваши сиятельства», удалился.
— Не огорчайтесь, Владимир, — произнесла Елизавета. — Ведь не вечно же так будет. Однажды все изменится. Нужно только подождать. Я понимаю, для вас, как и для любого мужчины, нет ничего важнее появления сына, о котором вы так долго мечтали, единственного наследника и продолжателя рода. Ваше желание объявить всем о нем, вполне понятно. Но вы забываете, что помимо вашего желания, есть ещё желание Алексиса. И с ним нельзя не считаться. И все же самое главное — не в том, чтобы свет считал Алексиса вашим сыном, а чтобы он сам так считал.
— Да, это правда, — согласился Владимир. — Мой сын — не малолетний ребенок, а взрослый молодой человек с собственными взглядами и суждениями. И я, увы, не имею ни влияния на него, ни родительской власти над ним, ни права на его любовь. Конечно, все это не придет, едва только он станет носить мою фамилию. Но мне хотелось бы, в тот день, когда он примет меня, и я смогу заключить его в свои объятия, предложить ему все то, чего он был лишен долгие годы. Вы не должны думать, Елизавета, будто все это я делаю ради собственных амбиций! Для меня, прежде всего, важны интересы моего сына. Я никогда не стал бы ничего предпринимать, не посоветовавшись с ним и с вами.
— Я в этом ничуть не сомневаюсь, — сказала она. — Однако пойдемте пить чай.
— Пойдемте, — ответил он на её приглашение.
За чаем их разговор переключился на другую тему. Елизавета принялась рассказывать о всех событиях, происшедших за последний месяц: о том, что имущество Ворожеева временно перешло под её опеку; о том, что на неё свалился огромный объем дел; о том, что его оставшееся состояние, часть или все целиком, должно перейти Полине Солевиной. Она также рассказала ему о письмах Алексиса, о своем волнительном ожидании известий, касающихся её развода, и даже об одолевавшей её временами апатии. Владимир внимательно её слушал, как способен слушать только любящий человек, для которого даже мельчайшее событие жизни любимой имеет большое значение.
Елизавета держала в руках заветный документ, свидетельствующий о том, что князь Дмитрий Кириллович Ворожеев более не является её супругом.
Наконец-то она свободна! Она закрыла глаза и перед ней пронеслась её жизнь в этом ненавистном браке: все её обиды, разочарования, слезы и унижения. Некоторые неприятные и скверные эпизоды её жизни восстали из руин прошлого и обратили на неё свои отвратительные лики. Но если раньше подобные лики вызывали у неё боль и обиду, то сейчас — месть.
Сколько же боли причинил ей этот человек! И эта боль не давала ей покоя. Желание отомстить на протяжении долгих лет не покидало Елизавету. И хотя ей удалось возвыситься над своим мужем и даже подчинить его, но в своей мести она не чувствовала себя полностью удовлетворенной. Ей хотелось растоптать его так, как он всегда топтал её.
В суровых и мрачных стенах следственного изолятора в комнате для посещений Елизавета ожидала своего бывшего супруга, чтобы сообщить ему то, что она скрывала от него все годы их брака.
В сопровождении конвоя Ворожеева привели в камеру для посещений и посадили напротив Елизаветы. Затем по просьбе Елизаветы конвоиры удалились, оставив наедине двух непримиримых врагов, которых разделяла железная решетка. Для арестанта Ворожеев выглядел не так плохо, как ожидала Елизавета. Ни следов страданий, ни бледности на его лице она не обнаружила. Мало того, едва он увидел её, как его лицо расплылось в улыбке насмешливой и шутовской, которая была так ненавистна Елизавете.
