Через несколько минут, когда он стоял на палубе, разговаривая с Доулишем, из капитанской каюты выскочил взволнованный Бленкинсоп:
— Кажется, есть еще один человек, которого мне необходимо забрать на «Трампетер».
Доулиш побледнел. Рэймидж вспомнил про Джексона.
— Да, одного из моих свидетелей.
— А, вот и славно, — снисходительно сказал Бленкинсоп.
— Кстати, — заявил Рэймидж, — вы забыли попросить меня сдать вам это. — И протянул Бленкинсопу шпагу в ножнах.
— Обращайтесь с ней осторожно, — заметил Доулиш, — она принадлежит мне. Скажите, — продолжил он голосом, ставшим вдруг почти подобострастным, — вы не из уилтширских Бленкинсопов?
— Да, — ответил тот с притворной скромностью.
— И я не ошибусь, предположив, что вы только один из них несете службу?
— Да, так и есть.
— Возблагодарим же за это Господа! — съехидничал Доулиш. — Но не стану задерживать ваш отъезд своей пустой болтовней. Поосторожней: не дайте какой-нибудь из маркитантских лодок взять вас на абордаж: женщины там просто источают смертельную заразу, да и цена, которую они запрашивают, не лезет ни в какие ворота.
— Действительно?! — воскликнул Бленкинсоп и, залившись румянцем, ринулся к борту.
Когда он скрылся из виду, спускаясь в ожидающую шлюпку, Рэймидж собрался последовать за ним, но Доулиш, ехидно улыбаясь, сделал ему знак не торопиться, и, перегнувшись через борт, закричал:
— Мистер Бленкинсоп! А про арестованного вы не забыли?
Большая каюта на «Трампетере», используемая в качестве зала суда, выглядела совершенно иначе по сравнению с тем, что Рэймидж видел два дня назад: длинный полированный стол поставили поперек, и шесть флотских капитанов расселись по дальней его стороне, глядя прямо перед собой. Взятая Рэймиджем взаймы шпага лежала на столе.
Рэймиджа усадили на деревянный стул с жесткой спинкой слева от капитанов, справа приготовили такой же стул для первого из свидетелей. Рядом с Рэймиджем сел Бленкинсоп, пристроив шпагу на коленях, а в дальнем конце каюты, лицом к столу, расставили два ряда стульев для зрителей.
Палуба была накрыта парусом, разрисованным большими черными и белыми клетками. Рэймидж подметил, что все четыре ножки стула как раз умещаются внутри одной такой клетки, как если бы все присутствующие на суде являлись шахматными фигурами. По мере развития судебного процесса, когда ему станет известно, на какие нормы закона намерен опереться суд, у него есть шанс, при условии, что он сохранит трезвый рассудок, избежать мата…Рэймидж ждал гамбита, открыть который предстояло помощнику судьи-адвоката, сидевшему в дальнем от него конце стола.
Высокое звание, временно возложенное на этого человека, не могло скрыть факта, что он всего лишь казначей. Маленькие очки в стальной оправе сползли на середину длинного красного носа, расплющенного на конце картошкой и сужающегося к основанию, так что создавалось впечатление, что какой-то злой шутник воткнул морковку в перезревшую тыкву. У него было лицо преуспевающего торговца, которым, он, без сомнения, и являлся. Это было лицо человека, который знал все, что положено знать о ценах и процентах, который богател на обеспечении людей провизией по мерке, насчитывающей всего четырнадцать унций на фунт, кладя остальные две себе в карман на почти законных основаниях.
Не исключено, что мистер Хорас Барроу, казначей «Трампетера», мог позволить себе покупать по капитану каждый божий день, но теперь он, разложив на столе бумаги, перья, нож для их заточки, чернильницу, ящичек с песком, переплетенную в кожу Библию, Распятие из серебра и слоновой кости (на случай, если кто-то из свидетелей окажется католиком) и другие подходящие случаю книги, в том числе тонкий томик Свода законов военного времени и еще более тонкий том «Положений и инструкций», определяющих жизнь флота, ожидал начала суда.
Пять из шести капитанов, сидевших за столом, посмотрели на Рэймиджа, когда он вошел. Все были одеты по-парадному, как и подобало случаю: один из пунктов приказа, включавшего капитана в состав трибунала, гласил: «ожидается, что вы прибудете в офицерском кителе».
Конечно, китель выглядел теперь не таким нарядным: не далее, как в прошлом году Адмиралтейство распорядилось заменить отделку мундира на отворотах с белой на голубую, что, правда, еще не все успели выполнить, но края лацканов, поддерживаемые девятью пуговицами на каждом из бортов кителя и воротник-стойка, как и прежде обрамлялись золотом. У всех капитанов, кроме одного, было по эполету на каждом плече — еще одно нововведение Адмиралтейства, сделанное одновременно с заменой цвета отворотов — и не встретившее одобрения у части офицеров, которые расценивали золотое шитье на подушечках и золотую бахрому как офранцуживаение.
Исключением среди капитанов был тот, что сидел рядом с помощником судьи-адвоката: на нем был только один эполет, на правом плече, говорящий о капитанской выслуге менее чем три года.
Единственным, кто не обратил внимания на приход Рэймиджа был Краучер, председатель трибунала: взгляд его был устремлен вниз, на разложенные на столе бумаги. Рэймидж заметил, что перед ним лежат два бортовых журнала и судовая роль «Сибиллы». По правую и левую руку от председателя расселись капитаны в соответствии с их старшинством. Справа сидел капитан Блэкмен — Рэймидж знал его по прежней должности — являвшийся вторым по старшинству после Краучера, а слева — знакомый ему только внешне капитан Херберт. Двух других капитанов Рэймидж видел в первый раз, а самый младший, с одним эполетом, был Феррис, командир фрегата. Он тоже из клики Годдарда? Наверняка нет: Рэймидж вспомнил, что Феррис — один из протеже сэра Джона Джервиса.
Поскольку Рэймидж стоял лицом к корме, силуэты капитанов четко очерчивались на фоне яркого света, отражающегося от морской поверхности и льющегося через окна. Справа, так близко, что до казенника можно было достать рукой, располагалось восемнадцатифунтовое орудие — последнее в батарее левого борта, начинавшейся от квартер-дека и шедшей через капитанские апартаменты, которые, поскольку «Трампетер» был двухпалубником и по размерам был почти вдвое больше фрегата, располагались на палубу выше, чем на «Лайвли». На другом конце каюты стояла другая пушка, конечная в батарее правого борта, с таким же черным полированным стволом и на таком же мощном коричневом станке, накрепко принайтовленная брюками и тросами. Пушки служили весомым напоминанием, что «Трампетер» — прежде всего военный корабль. Во время боя мебель уносится вниз, а деревянные переборки между частями каюты разбираются, чтобы при попадании вражеского ядра от них не разлетались щепки.
