зеленого острова согласились служить Лодегрансу? Саксу, безродному бандиту с далеких земель, пусть и с горой олова и несметным богатством?
— Они бы не пошли на такое, — ответил Амброзий. — Ибернийцы? Люди из Коннахта? Миде? Тебе не хуже меня известна их гордость.
— Однако, они согласились.
Тот был спокоен, но мрачен. Амброзий знал, что в голове императора вновь начали строиться мысли, будто в отряде, разбегаться, сбегаться и вновь собираться в вымуштрованные ряды.
— Так значит, это вовсе не Хенгист… — пробормотал император. — Прекрасно. Но и он мне больше не друг.
— Нельзя убирать людей с границы у Кантия.
— Разумеется. Что мы имеем, Полу-бритт?
Амброзий нахмурился и стал загибать пальцы:
— Одна половина саксов, которая хочет тебя убить. Другая половина, которая сделает это при первой возможности. И видимо вновь улады Ибернии. Все, как обычно, Вортигерн. Никто не любит тебя. Привыкай.
Вортигерн рассмеялся. Центурион усмехнулся в ответ и опрокинул в себя остатки из фляжки.
— Чем паршивее день, тем веселее, а, Полу-бритт?
— Иногда, может быть. Вортигерн?
Император обернулся к нему.
— Спасибо, что спас.
— Как бы тебе сказать, Полу-бритт. Среди всех подхалимов, ублюдков, врагов и простых дураков, ты единственный приблизился к чему-то похожему на звание «друг». Я всегда говорил тебе. Мне не принесет радости твоя внезапная смерть. Но в дураках ты пожизненно.
Амброзий молчал. Он вспомнил с какой яростью отверг эту дружбу, оказавшись в Повисе.
— Прошло девять лет, Аврелиан, — хмуро продолжал Вортигерн, не смотря на него. — Знаешь, ты такая тряпка, я всегда удивлялся, почему ты не убил меня, не вызвал на бой, не отравил в конце концов, как калека и трус. Каждый день, что ты был в Повисе, я думал — где? Где твоя изощренная месть, где римская гордость? Я ждал ее очень, поверь, очень долго. Хотел разглядеть ее в тебе, предугадать, ты был для меня загадкой, Аврелиан. А потом я понял — ты стал большим братом мне, нежели Утеру. Я знал, что виновен перед тобой, но никогда не жалел о содеянном. Теперь будет правильным, если же ты услышишь — прости меня, Аврелиан. Я предал тебя ни за что.
Амброзий вспомнил слова Килуха.
— Я давно простил тебя, — затем он добавил. — Да и жизнь в Повисе оказалась не слишком плоха. Я не говорил тебе — Мирддин мой сын.
Тот посмотрел на него недоверчиво.
— Мирддин? Мальчишка-друид? Нянька Моргаузы?
Амброзий кивнул.
Император присвистнул:
— Ну и дела. Теперь мне точно придется дать ему вольную.
— Я спрашивал, поедет ли он в крепость со мной, Килухом и прочими. В Камулодун. Он пока не ответил.
— Конечно он поедет с отцом.
— Я ему не сказал.
Вортигерн воззрился на него в изумлении.
— Мальчишка не знает?
Амброзий молчал. Император скривил недовольную мину.
— А ты жестокий человек, Полу-бритт.
Пора было возвращаться назад, но они все еще сидели на этом холме и смотрели на шахту.
— Помнишь карту у меня на столе, Полу-бритт?
Амброзий напряг память.
— В твоих покоях разбросано слишком много разного мусора.
— Карта Магна Максима, помнишь ее? Максена Вледига.
Да, он помнил ее. Помнил и то, как давно, еще в шахте касситерита, Вортигерн говорил про него. Как забрал с земли старые, рассыпанные монеты.
— Ты думаешь, с какой радости такому, как я, приспичило стать императором. Он был таким же. Солдат без рода и племени. Легенда при жизни и после смерти. Мамаша говорила, я его сын — думаю, нас таких много шатается. Три раза раб, Полу-бритт — я не свихнулся лишь на сказках о великом отце. Если ты можешь подарить мальчишке живого отца, не лишай его этого. Он славный малый.
— Ты в кои-то веки говоришь разумные вещи.
— А ты удивлен?
Ветер крепчал. Отряд с повозками олова уже давно скрылся, но где-то по пустоши до сих пор бродили соглядатаи Лодегранса, ибернийцы и голодные звери. Да мало ли кто еще. Снизу в лощине раздалось лошадиное ржание.
Император нахмурился.
— Нам пора уходить, Полу-бритт. Пошли весточку Утеру, скажи, Лодегранс успел спеться с Ибернией. Пусть готовит войска. Этот убогий триумвират должен хоть на что-то сгодиться…
Амброзий представил на миг лицо брата.
— Ты улыбаешься?
— Утер бы был недоволен, — Амброзий спускался с холма. — Его нежность к Риму на грани фанатика смущает даже меня. Подобострастность мальчишки, ты не заметил? Этот глупец сказал, что предал меня ради Рима. Что ради этого пошел на службу к тебе — тогда, давно, чтоб потом отомстить. И за мою руку. И за гордость Стены. Зачем ты думаешь, он выбрал триумвират? Эти сказки о старом величии… Он ими бредит.
Вортигерн свистнул. Его конь устремился к нему. Рассеянно император гладил скакуна по спутанной гриве, но его взгляд казался остекленевшим.
— Вортигерн?
Император не обернулся.
— Утер сказал тебе, что предал тебя ради величия Рима? Что тратил свою долю от шахты на это — на то, чтобы его возродить?
— Он фанатик. Но он мой брат, к сожалению. Он обещал оставить эти мысли, когда мы заключили союз. После битвы с уладами он поладил с тобой.
— Утер служил мне до тебя восемь лет, Полу-бритт. Любовь к Риму?.. Прошлой зимой он нашел золотую аквилу. Вашу, старую. Валериева легиона. Нашу старую. Куда как достойный трофей… Он поплавил ее на монеты. Пустил на потаскух и вино. Как жалование на службе. Да, прошлой зимой — даже в Повисе об этом наслышаны. Но тебе, видать, не сказали.
Амброзий почувствовал, будто на его плечи обрушилась вся стена Адриана вместе с годами. Даже в дни нового Рима это казалось ужасным проступком. В древние дни за утраченного орла легиона мстили десятилетиями. Он ошарашено воззрился на Вортигерна
— Нет, — недоверчиво сказал он и рассмеялся. — Нет, Вортигерн, Утер бы не сделал такого. Он? Расплавить аквилу и заплатить потаскухам? Такое мог бы сделать только…
— Кто? Варвар?
У Амброзия похолодело внутри. Внезапно картинка перед глазами против его воли начала собираться отчаянно и стремительно, как из мелких кусочков стеклянной мозаики.
— Как он назвал меня, Аврелиан? — Вортигерн сжимал пальцами гриву коня. — Иберниец. Тот, что в броне Маркуса — как он назвал меня?
Мозаика соединилась, кусочки застыли между собой.
— Он назвал тебя варваром.
— Да. И это немыслимо, ты понимаешь. Так мог назвать лишь человек из старого легиона.
На пустоши стало тихо. Она сжималась вокруг них и уплотнялась, Амброзию показалось, будто теперь из-за каждого куста и каждого камня на них уставилась сотня вражеских глаз.
— Они не в Ибернию вывозят касситерит, ведь так? — проговорил Амброзий, стараясь совладать с нахлынувшей правдой.
— Нет… Нет, мой
