яблок. Солнце медленно, как бы нехотя, ушло ко сну, улеглось в мягкую перину темневших на западе сосновых боров. Округа погружалась в сумерки и тишину. Только из военного городка доносилась строевая песня шедших на ужин солдат, да в селе лениво потявкивали собаки.
Веригин в чёрном от копоти десятилитровом котле варил пшённую кашу с салом. Котёл ему одолжил повар из столовой сапёрного батальона, а сало привёз лейтенант Антанас Каулакис. Что это было за сало! Огромный шмат розового с толстыми мясными прослойками свежезасоленного сала сводил с ума. Веригин резал его тоненькими аккуратными полосками. Крутившийся рядом Коля Буторин клянчил, словно дитя:
— Тимофей Иванович, дайте кусочек, слюной подавлюсь ведь.
— Отвали, Колька, не мешай.
— Дядя Тимофей, — ныл Буторин со страдальческим лицом, — ну хоть самую малость, не жмись, а.
Скинув с доски в котёл нарезанное сало, Веригин поглядел своими хитрыми цыганистыми глазами на тощего лейтенанта, всю войну голодавшего с матерью. Капитан отрезал ломоть хлеба, положил на него толстый кусок сала и, улыбаясь, протянул Буторину.
— На, ешь, сирота ярославская.
Пока Коля с хрустом за ушами уплетал огромный бутерброд, сидя на чурбаке, Веригин закурил и присел рядом. В восемь вечера они с Буториным должны заступить на дежурство, сменив Каулакиса и Урбонаса. Иваньков, переведённый Савельевым в засаду, отсыпался в сарае после дежурства, а его напарник, старшина Каланта, колол дрова. Смачно жуя хлеб с салом, Буторин спросил так, будто мимоходом:
— А вы, Тимофей Иванович, женаты?
— Нет, Коля, пока как-то не сложилось. До войны была одна девушка, уехала из Ленинграда в эвакуацию, а я на фронт, больше наши стёжки-дорожки не пересекались. А тебе-то что за интерес?
— Да так, ничего. Просто тут одна паненка интересовалась вами, — Буторин сощурил глаза и с хитрецой поглядел на капитана.
— А ну давай, сыпь семечки на стол! — с напускной строгостью сказал Веригин.
— Будто вы и не знаете?
— Коля, не буди злого цербера, покусаю!
— Бируте Соколауските спрашивала про вас. Кто, да что, да откуда, женат ли, есть ли дети.
— Ну а ты, конечно, крыса юридическая, всё сдал, нарушив подписку о неразглашении сведений о сотруднике органов госбезопасности? Так? Говори?
Буторин доел не спеша бутерброд, вытерев платком жирные губы, спросил:
— Не угостите ли папироской, Тимофей Иванович?
— Свои иметь надо, — прошипел Веригин, но папиросу дал. — Говори — или три наряда вне очереди.
— Я законы знаю, товарищ капитан. Про вас ни слова. Честно сказал: не знаю.
Муторно стало на душе у Веригина, тоскливо как-то. Крыл он себя про себя на все лады. Нравилась ему эта милая, хрупкая девушка с короткой стрижкой белых волос, с голубыми глазами и вздёрнутым носиком. Веригин не раз замечал на себе её заинтересованный взгляд, её искреннюю, добрую улыбку. Однажды, после операции по разгрому банды Крюка, когда вся опергруппа собралась в штабе и каждый, вымотанный до предела, еле держался на ногах, Бируте сказала Веригину тихо, чтобы никто не слышал:
— Тимофей Иванович, хотите кофе? У меня отличный кофе есть, пойдёмте ко мне, тут рядом.
А что он? Да ничего, истукан деревянный. Испугался, растерялся, смутился, замкнулся, только и проскрипел:
— Спасибо, товарищ лейтенант. Поздно уже. Вернее рано (было около пяти утра). Скоро на службу.
Нет, ну не дурак ли? Бируте улыбнулась, в улыбке этой было и извинение, и разочарование, и обида, и надежда…
Из состояния подавленности Веригина вывел низкий голос старшины Каланты:
— Когда кулеш будет готов, товарищ капитан? Уж больно дух его ошеломляет.
— Коля, — приказал Веригин, — буди Иванькова, и все за стол.
За обедом Каланта спросил:
— Как думаете, товарищ капитан, явятся бандиты?
— Трудно сказать. Наши пока молчат. Видимо, заняты подбором остатков банды студентов в Вильнюсе.
Каланта (метр девяносто ростом, косая сажень в плечах), доев вторую порцию каши, сказал с уверенностью:
— Явятся. Точно явятся. Уж вы мне поверьте. Нутром чую. Меня интуиция никогда не подводила.
Он закурил и продолжил:
— В ноябре сорок третьего, когда мы уже форсировали Днепр и дивизия закрепилась на правом берегу, перед нашим батальоном, занявшим немецкие окопы, стал бедокурить немецкий снайпер. Многих наших положил, в основном офицеров. Опытный был, гад, отличный стрелок. Работал только по вечерам, чтобы иногда появлявшееся в разрыве облаков солнце его не слепило. Бил он из трёх секторов, меняя их бессистемно: из-под старой ветлы, из-под сгоревшей нашей «тридцатьчетвёрки» и из-за двух больших валунов. В тот вечер что-то мне подсказало, и уверенно так, что немец будет не в прежних секторах, в другом месте, под сосной, наполовину срезанной осколками снарядов. И точно. В оптический прицел я заметил вначале отблеск немецкого прицела, а затем и его самого, укрытого сверху лапником. После первого выстрела он, видимо раненный, вскочил на ноги, второй мой выстрел навсегда уложил его под той сосной… Поляки придут сегодня ночью. Уж вы мне поверьте, товарищ капитан.
В сарае затрещала рация. Буторин крикнул:
— Тимофей Иванович, вас!
На связи был майор Зарубин:
— Как дела, Веригин?
— Пока спокойно, дежурим.
— Ждите гостей сегодня. Много гостей, возможно, с самоварами [22]. Усильте наблюдение. Часам к пяти утра село оцепим. Сапёры помогут. Батальон Ватрушкина возьмёт объект в кольцо. Смотрите там, не перестреляйте друг друга. Часа через два подъедем вместе с «первым». Конец связи.
Веригин собрал всех людей, поставил задачу:
— Иваньков, бери участкового — и шагайте к знаку, что при въезде в село. Встретите подполковника Савельева и майора Зарубина, приведёте их сюда. Потом возьмёте вторую рацию — и обратно на пост, к знаку. Когда встретите боевое охранение батальона осназа, немедленно сообщи.
— Лейтенант Урбонас, займешь позицию с «Дегтярём» на крыше конюшни. Без приказа не вздумай палить, не дай Бог, наших положишь.
— Ты, Волк [23], — Веригин обернулся к Каланте, — позицию выберешь самостоятельно. Но когда выберешь, предупреди меня, где ты есть.
— Слушаюсь. Разрешите выполнять, пока совсем не стемнело?
— Давай.
Когда все разошлись, Буторин с недовольством спросил:
— Товарищ капитан, а я?
— А ты, лейтенант, остаёшься со мной. Если что случится, примешь командование группой. Я сейчас к сапёрам схожу, побудь у рации.
С командиром сапёрного батальона Веригин договорился: две роты с пулемётами блокируют дом Коморовского с востока и юго-востока. Ротных Веригин проинструктировал: бойцам не шуметь, не разговаривать, не курить, не шляться по кустам. С собой иметь не менее четырёх дисков на автомат и гранаты. Огонь открывать только по приказу.
В двадцать два тридцать приехали Савельев с Зарубиным. Майор сразу примостился с картой к рации, давая указания Ватрушкину и двум командирам рот внутренних войск, прибывшим на усиление из Вильнюса, о размещении
