Впрочем, так или иначе выход с территории особняка лишь один — на Анжуйскую улицу. А там мои друзья.
Однако надежда гаснет, не успев толком разгореться. Оказавшись во внутреннем дворике, Зых подходит к ограде и неожиданно открывает совершенно незаметную калитку. Затуманено удивляюсь тому, что, отработав полгода в особняке, я и понятия не имею о её существовании. Правда, во внутреннем дворике, используемом для хозяйственных нужд, я никогда и не бывал… Вот теперь совсем плохо. Каминский сотоварищи будет ждать меня долго, но, к сожалению, безуспешно.
За калиткой, как и следовало ожидать, стоит экипаж. Запихивают меня, садятся сами.
— Дёрнись только — искалечу, — свирепо обещает кто-то. Судя по голосу, это тот самый, кого я обидел ударом головы в живот. И понятно, что на его симпатию претендовать не могу… Сразу не убили, и на том спасибо. Значит, зачем-то я им ещё нужен.
Карета неторопливо трогается. Один из подручных перетягивает Зыху голову носовым платком. Тот шипит, — больно же. Мне тоже. Но сильнее затылка болит душа при мысли, что дело провалено.
Хотя, как сказал кто-то из мудрых, надежда умирает последней. И если я ещё жив, игра не кончена…
Под утро Каминский и Жак — усталые, промёрзшие, обозлённые — выбрались из кареты размять ноги. Тот, кого они ждали, так и не появился.
— Сгинул он там, что ли? — пробормотал Каминский.
— А может, и сгинул, — сказал вдруг Жак. — Может, Цешковский свой кабинет заклял, и никто оттуда выйти не может, кроме как с позволения хозяина.
Каминский только хмыкнул.
— Ерунда! Он, конечно, сволочь первостатейная, но колдовать-то?..
— А самому и не надо. Нанял кого-нибудь, и всё. — Жак понизил голос. — Я у нас в Сите знаю одну старуху. Она тебе за десять франков что хочешь сделает. И приворожить может, и порчу навести, и место проклясть… Верно тебе говорю. У нас её все боятся.
И с лёгким суеверным трепетом уставился на тёмный особняк, жуткий в своём безмолвии. На всякий случай перекрестился.
— Ладно тебе, — утомлённо сказал Каминский, который и сам мог бы рассказать немало страшных историй, которых наслушался в поездках по глухим полесским деревушкам. — Ты лучше вот что… Обойди, пока суд да дело, особняк со всех сторон. Приглядись, прислушайся. Может, что увидишь или услышишь.
Кивнув, Жак исчез в ночи. А когда минут через двадцать вернулся, было у него две новости.
Во-первых, тщательно осмотрев заднюю ограду, он обнаружил малозаметную калитку. Земля рядом с ней, припорошенная вечерним снегом, была утоптана многочисленными следами, причём вели они к месту, где сохранились явно свежие отпечатки колёс экипажа.
Во-вторых, Жак подкрался к парадной калитке и потихоньку заглянул за ограду. На его глазах из сторожки вышел охранник и стал прогуливаться…
Каминский схватился за голову.
— То есть как это вышел охранник? — сказал сдавленно. — Он же после такой дозы снотворного должен спать до глубокого утра.
— Не знаю, что там за доза, только не спит он, а гуляет с трубкой в зубах, — возразил разведчик.
После сведений Жака опытному следователю не составило труда представить общую картину.
Если командир беспрепятственно вошёл на территорию особняка, значит, охранник в тот момент спал. Но поскольку вскоре неожиданно пробудился, то, скорее всего, не спал вовсе, а притворялся. Мол, я сплю, а ты, милый человек, заходи, гостем будешь…
Однако если так, то, получается, незваного гостя в особняке ждали. Кто это мог быть? Только Зых, и, конечно, не один. Для командира приготовили ловушку, чтобы взять с поличным, когда он попытается завладеть нужными документами. Взяв же, вывезти из особняка, используя запасную калитку. А потом развязать язык (мало ли для этого способов?), чтобы выпытать, зачем ему эти документы, чего добивается, с кем работает и так далее. А выпытав, избавиться…
Но почему всё-таки не спал охранник? Агнешка должна была влить снотворное в приготовленный ею ужин. Что могло помешать? Ничего… если только она не была соучастником ловушки. Тогда всё сходится! Ведь раньше она была любовницей Зыха. А теперь, значит, по каким-то причинам к нему вернулась и помогла устроить западню для командира. Гнусная сука-предательница… А ведь тот отнёсся к ней со всей душой, чтобы не сказать больше…
— Пся крёв! — процедил Каминский сквозь зубы и, не сдержавшись, ударил кулаком по дверце.
Жак удивлённо уставился на него.
— Чего это ты вдруг надумал карету ломать? — хмуро осведомился он. — Лучше скажи, что дальше делать.
Каминский коротко изложил ему свои умозаключения.
— Ну, ни хрена себе! — разъярился Жак. — У нас на Бобовой за такие штуки перо в бок и без разговоров! И где мы теперь нашего искать будем?
— Если бы знал, сказал бы, — огрызнулся Каминский.
Неожиданно в голове мелькнула мысль. Ну-ка, ну-ка…
— Оливье, — окликнул он кучера. — Помнишь, недели две назад мы командира отвозили к его девушке? Ну, в квартал Сен-Марсо?
— Ещё как помню, — проворчал тот. — Я там возле дома, где его высадили, чуть колесо не оставил, — вот такая выбоина была на мостовой. — Кучер показал руками размер выбоины. — А уж к девушке он туда собрался или ещё к кому, не моё дело.
— Ну, и молодец.
Каминский повернулся к Жаку.
— Садись. Поехали в гости к Агнешке. Я тоже помню дом. У неё квартира с отдельным входом.
— Перо в бок ставить? — деловито осведомился Жак, забираясь в карету.
— Там видно будет. А пока приготовь свои отмычки…
Под утро Агнешке приснился кошмар. Будто кто-то неведомый её бил, терзал, угрожал жестокими карами. Потом начал душить… Вскрикнув, Агнешка проснулась и не сразу поняла, что это с ней. То ли продолжается жуткий сон, то ли начинается страшная явь…
В единственной комнате горела свеча, хотя девушка помнила, что перед сном погасила её. А на краю постели сидел широколицый усатый человек, зажимавший ей рот сильной рукой. Рядом стоял плечистый малый в потрёпанной куртке, и взгляд его не сулил ничего хорошего.
— Вы кто? — пролепетала Агнешка, но из-под ладони, закрывавшей рот, донеслось лишь невнятное мычание. Однако незнакомец и так всё понял.
— Тихо! — сказал он внушительно. — Сейчас я руку уберу, но если попробуешь закричать, придушу, как цыплёнка… Если поняла, то кивни.
Агнешка покорно кивнула.
— Правильно, — сказал незнакомец, убирая руку. — Будешь слушаться, возможно, уцелеешь.
— А не будешь, пером испишу, — вставил второй с неприятной ухмылкой и достал из кармана штанов складной нож солидных размеров.
От ужаса Агнешка была в полуобморочном состоянии. Усатый чувствительно похлопал её по щеке.
— Ну-ка, без фокусов! Ты не кисейная барышня, чтобы падать в обморок. Ты крепкая крестьянская баба. (Агнешка снова кивнула.) А теперь рассказывай, как на духу.
