Ментенон, «словно подняться до небес». Ее прихоти, шалости и капризы были законом для всех, в том числе и для короля. Однажды она пожелала иметь свои корабли в морях Леванта – и за счет казны они были построены, оснащены и вооружены. Захотела фаворитка живых медведей – дабы они были не только в саду, но и в помещении, – медведи были доставлены. Правда, медведи с меньшим почтением отнеслись к Монтеспан – и в одну из ночей напрочь ободрали обои в комнатах версальского дворца, за что и были наказаны – их изгнали из сего Парадиза.
Фаворитка, в отличие от своей предшественницы, любила сыграть в картишки. По-крупному. Благо, выиграв, она имела выигрыш себе в карман, а за проигрыши расплачивался король. Второе случалось чаще. Монтеспан была чересчур азартна. Так, как-то раз под Новый год она проиграла одним махом 600 тыс. ливров, а через три месяца – еще 4 млн ливров. (Целесообразно отметить, что бюджет флота Франции в это время составлял 12,5 млн ливров. Недаром один из современников после ее отставки напишет: «Эта метресса стоила Франции втрое больше, чем все ученые Европы».)
Расходы на ее поместье составляли 405 тыс. ливров. Впрочем, здесь прослеживается не только страсть короля к Франсуазе, но и вообще к архитектуре, как наглядном и монументальном воплощении королевского величия. Как-то раз за один год он истратил 90 млн франков. Для королевы он купил дворец Сен-Клу за 18 млн ливров, для себя – замок Рамбульи за 14 млн. Дворец госпожи де Монтеспан, построенный по проекту знаменитого архитектора Мансаре, обошелся казне в 28 млн ливров. (Заметим, что когда она получит отставку, то король назначит ей ежегодную пенсию лишь в тысячу луидоров, т. е. в 24 тыс. ливров. Так проходит земная слава.)
И при всем при том Франсуаза отличалась большой набожностью – помня о своем грехе (как и ла Вальер, которую подобной дилеммой, поставленной перед королем, она, по сути дела, погубила), часто покидала Людовика, дабы погрузиться в молитвы и уединение (в данном случае король это прощал – любовь слепа). Монтеспан же, видимо, считала, что подобные отлучки с королевского ложа могут примирить ее с Богом: как писал Сен-Симон, «ничто не могло заставить ее оскоромиться; она соблюдала все посты, строго воздерживаясь от пищи, в течение всей своей незаконной связи; щедрые милостыни, уважение к добрым людям (по одной из версий, знакомство ла Вальер и Монтеспан произошло в одной из деревень в окрестностях Парижа, куда обе дамы независимо друг от друга приехали помочь бедному погорельцу. Этим и объясняется та любовь и то доверие, которые испытывала к Франсуазе ла Вальер, сразу увидя в ней родственную душу. – Примеч. авт.); никогда ничего такого, что приближалось бы к религиозному сомнению или нечестию».
Король и Кольбер. Художник Ш. Лебрен
Такова одна из ее ипостасей – официальная, но была и другая, о которой шептались по столице, да и по всей Франции кругами расходились слухи. Речь идет о ее связях с сектой дьяволопоклонников. Тот же Сен-Симон сквозь зубы проговаривается: «Не буду также говорить о тех случаях, не раз повторявшихся, когда страх перед дьяволом грозил ей удалением от двора».
Но другие говорили (и до сих пор дьяволопоклонники чтут госпожу де Монтеспан). Говорили, будто она вступила в тайные сношения с колдунами, пользовалась их «чарами», дабы вступать в сношения с дьяволом; совершала мрачные обряды поклонения Светозарному (дьяволу), т. н. «черную мессу», в ходе которой использовалась кровь убиваемых невинных младенцев (говорили, что число ее малолетних жертв простирается до тысячи). Что она заказывала зелья, дабы приворожить короля и удержать его любовь.
Косвенным подтверждением тому может служить ее любовь к козам, которые содержались поблизости от нее и которым она отдавала много времени и денег (на «черных мессах» дьявол выступает в образе козла). Она обожала играть с шестью своими белыми мышами, которых она всегда клала в сделанную из проволоки изящную карету и которым она разрешала кусать себя за руки. Так что, возможно, маркиза была не только законодательницей мод при дворе, ее морали и идеологии: недаром к моменту революции 1789 года большинство аристократии, отступив от Бога, будет предаваться разным оккультным мистериям, никак не совместимым с христианством.
А король был действительно как опоенный. Вряд ли какой другой монарх (а уж тем более с подобным решительным во всех других вопросах характером) выносил такое от своей любовницы. Она доставляла ему множество хлопот. Ее притязательность, гордость, себялюбие, жажда почета, капризы, непомерная требовательность; ее злоязычие и раздражительность, которые она все чаще срывала на самом Людовике, – воистину короля можно только пожалеть. Жизнь с подобной мегерой должна, как при боевых действиях, засчитываться день за три.
Ее гнева боялись самые высокопоставленные вельможи королевства (одним из них – преданным и покорным – она давала титулы, звания, состояния, дерзких же и непокорных ее деспотической воле разоряла и изгоняла от двора, от средоточия жизни придворного и от его кормушки). Даже члены королевской семьи опасались ее гнева. Даже сам король. Она умела хлестать словом как плетью, и уже никто не был защищен от ее нападок. Злоязычие и ночное кукование в монаршье ушко – эти два кита делали ее всемогущей.
Ее могущество определяло судьбы людей, формировало этикет и моду. Дадим слово Сен-Симону: «Беременности и роды не скрывались. Двор г-жи де Монтеспан сделался центром двора и развлечений, а также – карьер, надежд и опасений для министров и полководцев и унижением для всей Франции. Он же стал центром умственной жизни и совершенно особой манеры держать себя: деликатной, утонченной, но всегда естественной и приятной, сразу выделявшейся своеобразным своим характером… Еще и поныне с удовольствием узнаешь этот особый склад ума, прелестный и простой, в тех немногих людях, которые выросли при них (т. е. при самой Монтеспан и двух ее сестрах, которые заняли господствующее положение при дворе – маркизы де Тианж и аббатисы монастыря в Фонтевро, которая по приглашению сестры прибыла к ней и проживала в ее комнатах) и кого они приблизили к себе; их можно отличить среди тысячи других в самом обыденном разговоре».
И он же пишет далее: «Что касается госпожи де Монтеспан, то она была зла и капризна, часто раздражалась и держала себя чрезвычайно высокомерно, будто небожительница, по отношению ко всем, не исключая и короля. Придворные избегали проходить мимо ее окон, особенно когда
