Хаки Яма развернул Генри на живот, и Генри почувствовал, как его рука скользнула между ягодицами.
– Ты должен стать нашим равноправным воином, – проговорила откуда-то из темноты Били Зау. – Завтра мой отец тебя посвятит в нашу священную книгу племени, и ты произнесешь клятву верности нашему народу. Ты должен стать воином, поэтому Хаки Яма вольет в тебя священную воду нашего рода, и ты обязан этим гордиться. Хаки Яма делает это впервые, – объясняла уже в который раз Били Зау. – Ты у нас пока еще один чужеземец, я же тебе об этом говорила… Он тебя очищает, и ты утром будешь гордиться, что стал воином.
– Пока нечем гордиться, – пытался выравнивать свой дрожащий голос Генри. – Мне не очень-то и приятно это ваше посвящение. Это какой-то бред… Мне тоже придется когда-нибудь вот так кого-то посвящать?
– Не говори так. Хорошо, что они не понимают твоего языка.
– Я же могу сказать, что об этом думаю. У меня уже вся задница трещит.
– Утром, после того, как ты увидишь нашу книгу и дашь клятву, я тебя поведу в поле наших предков. Там покоятся наши воины и жители нашего племени. Это в будущем и наше место для покоя, – с волнением говорила Били Зау.
– Вот как далеко я зашел! – хрипел Генри под новыми натисками Хаки Яма. – Его тоже можно так трахнуть? Я сейчас на все готов.
– Нет. Он сын вождя, и это сделать невозможно, – возразила Били Зау.
– Вот извращенец!
– Что такое извращенец? – не поняла Били Зау.
– Нехороший человек, вот что это такое, – пояснил Генри, пытаясь повернуться на бок, но крепкие руки Хаки Яма держали его с такой силой, что все попытки его оказались тщетны.
– Да, да, хороший человек, – не поняла Били Зау. – Ты теперь его брат. Можешь с ним быть всегда.
– Мне бы лучше быть с тобой, – возразил Генри.
Хаки Яма лег рядом и смотрел на Генри, который все еще не мог отойти от такого посвящения в воины этого чертового племени.
– Животное, – вырвалось у Генри. – Измахратил, как хотел… Попался бы ты мне там, в Англии, я б оторвал тебе яйца.
– У нас есть белый воин, – громко произнесла Били Зау.
Вождь встрепенулся и встал. Он подошел к лежащим на травяном настиле молодым людям, скрестил свои морщинистые руки на груди и стал читать очередную молитву.
Теперь подошла и Били Зау. Она встала рядом с вождем и смотрела больше на Генри, чем на брата.
Пользуясь тем, что только Били Зау что-то понимала на английском, Генри дал волю своим чувствам:
– Вот паразит, отрастил дубину до колен, чуть насквозь не проткнул. Я тебя еще достану…
Хаки Яма взглянул на Генри.
– Спи давай, извращенец. Я тебя тоже отдеру, если в ближайшее время не сожрете.
Хаки Яма посмотрел на Генри таким дружелюбным взглядом, что Генри снова выразил свои мысли вслух:
– Я тоже найду, во что тебя посвятить. У меня не меньше твоего. Визжать ты у меня будешь, как резаный поросенок.
Били Зау кое-что поняла и улыбнулась.
– Не ругайся. Хаки Яма любит тебя.
– Вот этого не надо. Я знаю, чем такая любовь кончается, – возразил Генри и взглянул на вождя, который стоял рядом с закрытыми глазами. – Ну и папаша… твоему сыну надо девок трахать, а не посвящениями заниматься…
Вождь неожиданно открыл глаза и сурово взглянул на Генри, который не в меру разговорился.
Генри вздрогнул. По его телу пробежала дрожь от такого взгляда, но Хаки Яма поднялся, погладил своей рукой Генри по голове и встал рядом с вождем.
Теперь Генри лежал перед этим диким семейством беспомощный и голый. Тут же пропала его красноречивость.
Хаки Яма тоже скрестил руки на своей груди, и они снова, все вместе, закрыли глаза, забубнили молитву.
Генри не сводил глаз со стройного тела Били Зау и почувствовал прилив новых сил в своем организме. Возбуждение взяло верх, и он тихо сказал:
– Били, а если я тебя сейчас захочу – это будет входить в обряд посвящения в воины?
– Это ты сможешь сделать только завтра, когда вождь тебя посвятит в священную книгу предков, – сказала девушка.
– Черт возьми, сколько еще будет таких посвящений? У меня скоро глаза лопнут от перевозбуждения. У меня еще одна просьба, раз я являюсь, так сказать, членом вашего племени, нельзя ли сделать исключение, чтобы мне ходить в штанах. У нас не принято бродить голым, а я человек чувствительный и боюсь зацепиться своим другом за какую-нибудь корягу.
– Это противоречит нашим законам, – ответила Били Зау.
– В таком случае я вам все джунгли повалю.
Утром Хаки Яма не отходил от Генри ни на шаг. Он всюду следовал за ним, громко выкрикивая непонятные слова, и все окружающие реагировали на это особенно торжественно. Смущенный Генри ходил между хижин, которых оказалось так много упрятанных в чаще, что он и предположить себе не мог. Вскоре на него никто уже не стал обращать внимания, и Генри был предоставлен самому себе.
Хаки Яма взял Генри за руку и после столь продолжительной прогулки повел обратно в хижину. На пороге их встретили вождь и Били Зау. Девушка мило улыбнулась, оглядела Генри с ног до головы и сказала:
– Сейчас будем кушать, а потом вождь покажет тебе книгу предков и посвятит в нее.
При слове «кушать» у Генри помутнело в глазах.
«Неужели еще кого-то зажарили, пока этот мерин меня обрабатывал, – подумал Генри. – Если опять есть человечину, то я вправе, как равный член племени, отказаться от такой трапезы. Уж очень она мне не по душе».
Били Зау провела Генри в середину хижины и усадила рядом с местом вождя.
– Кого на сей раз будем есть? – спросил он настороженно.
Несколько девушек принесли плоды какого-то дерева или кустарника и, на удивление, несколько жареных зайцев.
Генри от такой пищи даже облизнулся.
– Давно бы так, – сказал он. – Надоел мне этот боцман. Уж слишком он невкусный.
Хаки Яма улыбнулся и присел рядом с Генри. Били Зау заняла место с другой стороны и стала ухаживать за молодыми людьми.
Генри даже стало приятно, когда сын вождя подвинул ему свой кусок мяса и сказал:
– Хау ей, бибо!
– Это он о чем? – не понял Генри. – Опять что-то хочет?
– Он очень тебя уважает и желает тебе только добра, – перевела Били Зау. – Он отдает тебе свой кусок и хочет, чтобы ты его тоже съел.
Генри, забыв, что произошло этой ночью, поклонился ему и тоже улыбнулся.
– Сиро тайм, бибо, – сказал Хаки Яма и обнял Генри за плечи. – Сиро тума, бибо.
– Переводить не надо, – сказал Генри. – Я все понял. Сиро тума, бибо.
Били Зау была довольна, что Генри, наконец, стал произносить кое-какие слова их наречия.
У Хаки Яма округлились глаза от удивления. В его и без того милом лице сейчас не было ничего людоедского и дикого.
