— Отец, он мертв, совершенно мертв, — прошептал, возвратившись, Джо. Он весь дрожал. — Что теперь нам делать?
— Идти домой, больше ничего, — отвечал Рошбрук. — Да, это очень нехорошее, очень дурное дело…
Не сказав больше друг другу ни слова, Рошбрук и Джо вернулись с Немым в коттедж.
ГЛАВА V. Грехи отца взыскиваются на сыне
В отсутствие мужа Джен нестерпимо тревожилась и тосковала, стараясь уловить малейший звук. Каждые пять минут она приоткрывала дверь и поглядывала, не возвращается ли Рошбрук. Постепенно тревога ее дошла до высшей точки. Бедная женщина положила голову на стол и заплакала. Это ее не облегчило. Оля места себе не находила от тоски. Наконец, она упала на колени и стала молиться.
Молча взывала она ко Всемогущему, когда в дверь коттеджа послышался стук. Муж возвратился. Он казался угрюмым и пасмурным и, войдя, так небрежно бросил ружье, что оно упало на пол и звякнуло. Уже это ода» заставило Джен почувствовать неладное. Рошбрук сел, не говоря ни слова. Прислонясь к спинке стула, он уставился глазами в потолок, глубоко о чем-то раздумывая и как будто даже не замечая присутствия жены.
— Что случилось? — спросила Джен, с трепетом кладя руку ему на плечо.
— Не говори со мной, — отвечал он.
— Джо, что такое произошло? — шепотом спросила она у мальчика. — Что он сделал?
Джо не ответил, только показал свою руку, всю красную от присохшей к ней крови.
Джен слабо вскрикнула, упала на колени и закрыла себе лицо руками, а Джо пошел в кухню смывать с себя следы темного дела.
Через четверть часа Джо вернулся и сел на свой низенький стул. Никто не произнес ни слова.
Страшно тягостная вещь — предчувствие грядущего наказания за сделанное преступление. То, что переживали в эти минуты обитатели коттеджа, было прямо ужасно. Рошбрук был положительно подавлен нахлынувшими ощущениями. Раньше — крайнее возбуждение, с которым он не мог совладать и которое толкнуло его на убийство, теперь на смену этому Возбуждению — крайняя моральная прострация, полнейший упадок духа. Джен боялась и того, что теперь есть, и того, что будет потом. Глазам ее мерещилась виселица, ушам чудился кандальный лязг. Она предвидела грядущий позор, бедствия, страдания, угрызения совести для своего мужа и терзалась за него сама. Джо, бедный мальчик, терзался за обоих — и за отца, и за мать. Даже Немой взглядывал порою на Джо такими глазами, что казалось, будто и он, пес, понимает, что сделано безумное, злое дело. Никто не решался нарушить тяжкого безмолвия, которое прервал, наконец, бой часов на церковной колокольне, пробивших ровно два. Этот бой прозвучал для всех троих, как звон по покойнике, и сразу напомнил им как о временном, так и о вечном. Но вечное могло подождать, а временное было тут, у дверей. Нужно было что-нибудь предпринять. Через четыре часа начнется рассвет, и кровь убитого человека завопит к товарищам-людям об отмщении. Взойдет солнце и осветит темное дело, мертвеца найдут и принесут домой, соберутся судьи, и на кого тогда обратится подозрение?
— Боже милостивый! — вскричала Джен. — Что теперь делать?
— Улик ведь нет, — пробормотал Рошбрук.
— Улика есть, — заметил Джо, — я оставил там свою сумку.
— Молчи! — крикнул Рошбрук. — Да, — прибавил он с горечью, обращаясь к жене, — это твоих рук дело. Зачем ты послала за мной мальчика? Вот против меня и улика. Теперь, если меня повесят, я буду обязан этим тебе.
— О, не говори так, не говори! — взволновалась Джен, падая на колени и горько рыдая в передник, которым закрыла лицо. — Да что же ты? Ведь времени еще много, — вскричала она, вскакивая на ноги. — Джо успеет сходить и принести сумку. Ты сходишь, Джо? Сходи, голубчик. Тебе бояться нечего, ты не виноват.
— Матушка, по-моему, лучше оставить ее там, где она есть, — спокойно возразил Джо.
Рошбрук взглянул на сына с чрезвычайным изумлением. Джен взяла его за руку. Она почувствовала, что сын говорит неспроста, что у него есть какая-то мысль, есть план.
— Почему так, Джо? — спросила она.
— Я думал об этом все время, — сказал мальчуган. — Я в деле неповинен, и потому мне не так страшно, если меня и заподозрят. Все знают, что сумка моя. А ружье я отнесу туда же и брошу неподалеку» переходах в двух. Вы мне дадите сколько-нибудь денег, если у вас есть, а если нет, обойдусь и так. Но времени нельзя терять. Через десять минут меня уже не должно здесь быть. Завтра начните всех спрашивать, не видал ли кто-нибудь меня или не слыхал ли чего-нибудь обо мне. Говорите всем, что я скрылся из дома в эту ночь. Я тем временем успею уйти далеко. Кроме того, разносчика найдут, вероятно, не раньше, как через день или через два. По сумке и по ружью все, разумеется, сейчас же придут к мысли, что разносчика убил я, но невозможно будет решить, каким образом я это сделал: нечаянно ли, и со страха убежал, или нарочно. Вот, что я придумал, матушка, чтобы спасти отца.
— Дитя мое, ведь этак я никогда тебя больше не увижу! — возразила мать.
— Отчего же? Вы можете переселиться отсюда после того, как все уляжется. Ну, матушка, скорее! Нельзя времени терять!
— Рошбрук, ты что скажешь? Ты как думаешь? — спросила Джен у мужа.
— Правда, Джен, мальчику лучше уйти от нас. Видишь ли, я сказал Байрсу, а тот, конечно, передал смотрителю, если виделся с ним, что я возьму Джо с собою. Я это сказал для того, чтобы его обмануть, но теперь, конечно, мальчика будут допрашивать, как свидетеля. Это так же верно, как то, что я вот сижу здесь на этом месте.
— Это несомненно, — вскричал Джо, — и что же я буду тогда делать? Солгать под присягой я не решусь, не хватит духу, а я не желаю быть доказчиком на родного отца. После этого мне только одно и остается — уйти.
— Правда, мой мальчик, правда. Уходи, и да будет над тобой мое благословение, хоть и грешное, но все-таки отцовское. Бог да простит меня! Джен, отдай ему все деньги, какие у нас есть. Да проворнее, проворнее, жена! Надо торопиться.
Рошбрук волновался и тревожился.
Джен подбежала к шкафу, отперла маленький ящичек и высыпала сыну в пригоршни все деньги, какие там оказались.
— Прощай, мой мальчик! — сказал Рошбрук. — Твоя отец говорит тебе: спасибо!
— Да хранит тебя Бог, родное мое дитя! — вскричала Джек, обитая сына. По ее щекам в три ручья лились слезы. — Пиши нам — или нет, нет! Боже упаси писать!.. О, как тяжело! Я никогда больше тебя не увижу!
И Джен упала на пол в обмороке.
В глазах нашего героя стояли слезы, когда он прощался с матерью при подобной обстановке. Еще раз пожал он руку отцу и, не позабывши захватить ружье, вышел из коттеджа через заднее крыльцо. «Немой» хотел было тоже пойти с ним, но Джо прогнал его назад и один вомчался волями со всей быстротой, на какую только были способны его маленькие нога.
