До аэродромной команды, на другой конец озера, было еще километров шесть-восемь. А время не ж/тало. Самолеты могли появиться каждую минуту, и шлюзы на мельнице могли открыться хоть сейчас.
Поставив на своей лыжне гранаты, настроенные в качестве мин, я принялась за дело. Острые камни разорвали мои рукавицы. Гранит был так охлажден морозом, что обжигал руки, но я не чувствовала боли. Я не замечала усталости до тех пор, пока ручеек вдруг не прекратил своего певучего говорка — словно в рот воды набрал.
Заглянув в него, я увидела, как на серых камнях возникает белый лед, вырастая со сказочной быстротой. Он рос со дна, создавая перемычку. Такой донный лед — бедствие всех северных гидростанций — знаком северянам.
Сколько я проработала, я даже не заметила. Но когда исполнила свой труд, не столь тяжкий, сколь титанический по результатам, я услышала вдали гул приближающихся самолетов. Я вскочила на ноги и увидела, как над аэродромом начали взлетать ракеты, приглашая стаю самолетов на посадку.
Сердце летчика всегда забьется при этом зрелище.
Но вдруг я услышала позади себя, там, у мельницы, выстрел.
Если бы это был взрыв, обвал, я бы не испугалась. Но негромкий и сухой звук выстрела, раздавшийся у мельницы, потряс меня, как удар грома. Что там произошло? Что это за выстрел? И почему только одий?
Я встала на лыжи, схватила гранаты и бросилась вниз по ручью. Безумная тревога за судьбу Шереметьева овладела мной как-то безотчетно. И я не ошиблась. Это стреляли там, у мельницы. Но как и почему?
Потом уже я выяснила, какая история произошла с Володей в мое отсутствие в уединенном домике.
После моего ухода Импи вела себя, как шелкэзая. Она была тиха, внимательна. Рассказывала Володе что-то из своего детства. Его поразило, что она никогда не видела, как растут яблоки, никогда не ела арбуза.
Он приглашал ее в гости к нам на Волгу после войны, и она шутливо соглашалась.
А потом грустно сказала, что едва ли она с дедом уцелеет: война еще не кончилась, и маленькие люди— игрушки в руках переменчивой военной судьбы.
— Ведь второй раз здесь война, — посетовала она. — За что страдает наш маленький народ?
— До тех пор, пока Финляндия будет игрушкой в чужих руках, не будет хорошего, — сказал Володя. — А ведь финны стойкий и храбрый народ и могли бы явиться на Севере настоящим стражем мира и безопасности.
— Но как, каким образом? — заинтересовалась Импи.
— Дружба с Россией, Импи, даст счастье и финнам и карелам.
Володе показалось, что его речи произвели впечатление на Импи. Она задумалась.
— Разговаривая, она расплетала свои желтые косы и готовилась ко сну.
Она открыла сундук с музыкальным замком старинной петрозаводской работы и достала простыни голландского полотна и одеяло своеобразной мозаики из разноцветных кусочков ситца.
На Володю повеяло старой романтикой Севера.
— У вас даже не было жениха? — спросил он. — Так вас бойкотировали из-за отца?
— Да, — сказала она, вздохнув, и внимательно взглянула на него.
Володя смутился, вспомнив, почему он упал с лестницы. Тогда, нагрузив его охапкой перин, Импи неожиданно приблизила свои губы к его губам; он отстранился и потерял равновесие.
— Вы очень скромны, вы даже не поцеловали свою девушку, когда смотрели на северное сияние! — сказала она.
Володя смутился.
— Постойте, сейчас я уложу деда, вернусь, и мы договорим, — прошептала ока и выскользнула в дверь.
Импи вышла в сени, не накинув на себя теплой одежды, в одних красных шерстяных носках, в которых разгуливала по крашеному полу чистой горницы. Володя не подумал, что она могла предпринять что-то плохое, и из вежливости не пошел за ней.
— Русский, друг мой, — позвал его с печки старик.
Володя подошел.
— Вы догадались о правде моей песни?
Шереметьев вздрогнул.
— Я недаром пел ее… Я хотел предупредить вас, но не мог этого иначе при Импи. Я пленник в ее руках и в руках ее Пекко!
— Какого Пекко? — воскликнул Володя.
— Вора и сына вора. Я запретил ей видеться с ним! Довольно ему ходить сюда и носить в стирку свои грязные халаты. От него пахнет кровью, хотя он не охотник. Зачем он скитается здесь, когда его родители бежали с немцами? Я сказал, чтобы его больше не было. Но Пекко пригрозил убить меня. Он хочет завладеть Импи и ее наследством, а она, глупая, рада, что он хочет на ней жениться… И это еще полбеды, если бы они разговаривали о любви и целовались. Нет, русский, они замышляют что-то против ваших самолетов. Этот Пекко служит немцам и заставляет помогать ему мою Импи. Спаси ее и меня от этого зверя, гость наш!
Не успел он это сказать, как дверь растворилась и вбежала Импи, очень взволнованная.
— Где, вы были? Кто был здесь? — схватил ее за руку Володя.
— Вы наш добрый гость и должны спасти нас, — горячо заговорила Импи, обращаясь к Володе. — Ваша подруга почему-то ненавидит меня, и я боюсь ее, а вы добры. Так знайте, когда я выходила на минутку, пользуясь вашей вежливостью, я действительно видела Пекко. Это мой жених. Он был единственным, кто однажды посватался за меня. Его отец совершил кражу на почте и его род так же позорен, как наш…
— Не сравнивай воров с нами, не смей! — крикнул старик.
— Так вот, — продолжала Импи, — я любила его за то, что он хотел жениться на мне. Он говорил, что этим краем завладеют немцы. Пекко решил работать на них. Ему была обещана наша земля, и озеро, и мельница, И он требовал, чтобы я помогала ему. Что он здесь делал — не знаю. Я только коптила для него рыбу и пекла хлеб, — да во время метели, которая заносит следы, он приходил сюда сменить загрязнившийся белый халат на чистый, который неразличим в снегах. — О чем вы говорили с ним?
— Я отвела ему глаза, чтобы спасти вас, мой гость! Пекко хотел меня вызвать и швырнуть сюда гранату… Вы были бы мертвым теперь. Он отчаянный, Пекко. Но я перехитрила его. Когда вы так прекрасно рассказывали о великой и чудесной вашей стране, я спросила у вас нечаянно, останетесь ли вы здесь, на Юля-ярви. И вы ответили, что да, возможно… Тогда я сказала: понимаю, сюда, на Юля-ярви, должна сесть ваша авиачасть? Но вы сказали мне, что я ошиблась. А для чего же тогда ваши делают аэродром на озере? Я решила, что это ложный аэродром. Таких много делали и финны и немцы. И вот я сумела надуть Пекко. Я ему сказала, что сюда должны прилететь ваши самолеты, и напомнила старую сказку про водяных, играющих в карты. Им сразу овладела фантазия, что он может погубить ваши самолеты и заслужить от немцев большие награды, если спустит из озера воду и обрушит лед… Он не стал поднимать здесь стрельбу и шум из-за одного летчика и бросился к мельнице у Юля-ярви. Теперь он там старается, простак!
