которые к тому же следовали на отдалении друг от друга. Так же они и бились на Калке: вступали в бой по очереди, без единого плана, а некоторые вообще не тронулись с места.
Первым в схватку, очертя голову, конечно, ринулся Мстислав. Был разгромлен, опрокинут, побежал. Потом дрогнули половцы. Основная часть рати – большинство князей – засели на холме. Долго, целых три дня, отбивались, пока не кончилась вода. Потом пришлось сдаться.
За убийство своих послов монголы предали всех русских князей позорной казни: уложили на землю, накрыли досками и стали пировать на этом живом настиле, под вопли и стоны – задавили пленников насмерть.
Мстиславу удача не изменила и на этот раз. Он добежал до Днепра, где остались лодки. Сам со своими людьми переправился, а ладьи изрубил и тем самым обрек всех, кто отстал, на уничтожение. Этот поступок вызывает осуждение у летописца, который пишет, что Мстислав Мстиславич «едва укежа в Галич, кояся [страшась] погони от татар».
Мстислав Удатный бежит с Калки. Б. Чориков
Последние годы жизни бывший герой провел довольно жалко, тщетно пытаясь сохранить власть над Галичем. В конце концов ему пришлось уйти в Понизье (Подолию), на княжение помельче. Там Мстислав в 1228 году и умер. Перед смертью принял схиму – может быть, хотел покаяться в своем грехе.
Но главным грехом Мстислава Мстиславовича было не уничтожение лодок, а то, что он своей неуемной воинственностью навлек на Русь огромную беду. Через несколько лет нагрянет орда Батыя – потому что вернувшись с Калки, Субэдэ и Джэбэ доложили: на западе, за великой степью, находится земля, завоевать которую будет нетрудно.
К старости, на шестом десятке, Мстислав стал озяблив – ежился даже под шубой. Кровь, что ли, бежала медленней. В молодости никогда не мерз. Зимой на ледяном ветру с раскрытой грудью хаживал, и ничего. А сейчас в мартовский несильно студеный день, сидючи на коне, всё кутался.
В сером лежалом снегу была протоптана узкая дорожка, спускавшаяся к реке, поэтому ехали гуськом. Перед Мстиславом – жена. Удобно откинувшись на конскую шею, сложив на груди руки, княгиня сидела лицом назад, жмурилась на весеннее солнышко. Мария Котяновна, родившаяся в степи, выкормленная кобыльим молоком, даже в нынешние свои годы могла ездить как угодно, хоть лежа. Бывало, развернет на широкой спине своей гнедухи тюфяк, уляжется, свесит ноги на стороны и спит себе, не падает. Правда, и лошадь у нее была ученая – когда надо тихая, когда надо резвая.
Жена вела с Мстиславом неторопливый дорожный разговор, то прерывавшийся, то возобновлявшийся. Они возвращались из Переяславля, от зятя Ярослава. Мстислав взял с собой жену, чтобы та повидалась с дочерью, поглядела на внуков, а еще Мария была вещунья: видела в людях то, чего глазом не усмотришь. Поездка за тридевять земель, на другой конец Руси, была важна для затеянного дела. Если б Ярослав одолжил свою дружину да уговорил бы старшого брата Юрия Владимирского тоже дать людей, можно снова поискать Галича, расквитаться с врагами за обиды.
Мария Котяновна на родственных беседах сидела молча, гладила внучат, а потом подсказывала, как лучше подобрать ключ к уму и сердцу Ярослава. И ничего, сторговались. За обещание получить Галич на трехдневное разграбление, Ярослав пообещал привести в мае две тысячи копий. Вместе со своими воинами должно хватить. А галичанам будет хороший урок – впредь не строптивьтесь.
Вот о чем думал сейчас Мстислав, предвкушая хорошее лето. Жена же говорила о бабьем – о дочери Федосье, которая опять ходила брюхатая (Мария угадала в чреве мальчика); о восьмилетнем Олександре, втором внуке, в котором зорким оком углядывала великую судьбу. Мстиславу-то показалось: мальчишка как мальчишка. От деда не отлипал, всё про битвы расспрашивал. Какая Олександру выпадет судьба, великая или нет, Мстиславу было все равно. Он к тому времени будет уже обретаться в иных сферах, а проще сказать мирах – близ Престола Господня, далекий от земных сует. Не будет там ни смерти, ни плача, ни вопля, как речено у Иоанна Теологоса. (В последние годы приохотился Мстислав к книжности, полюбил читать Писание.)
Ехавший впереди всех дружинник остановился у самой реки, где берега сходились у́же. В летнее время тут была паромная переправа – в ивняке чернела большая, с деревянным настилом ладья, полуприсыпанная снегом. Зимой через реку ездили попросту, ледяным путем. Но лед истоньшился, покрылся талой водой, а кое-где потрескался. Потому воин и остановился, не решившись пустить коня вперед.
Это была докука. Не застревать же у сей невеликой речонки, пока не тронется и не сойдет лед?
Люди тыкали в лед древками копий, спорили – выдержит, не выдержит. Мстислав же долго раздумывать не стал, скучно. Он и в сечу всегда кидался без огляда. Удача, она бесстрашных любит.
– Посторонитесь-ка.
Спешился, пропустил верного Кияна вперед, левой ладонью (был левша) похлопывал по крутому заду. Вороной ставил копыта осторожно, пофыркивал. Посередине реки встал – и ни в какую.
– Тьфу на тебя, овсяной ты куль, – рассердился князь. – Лед крепкий, глянь.
Пошел сам. Сделал шаг, другой, третий, четвертый. На пятом хрустнуло. Отколовшаяся льдина, длиной и шириной с сажень, подалась, накренилась, скосилась. Нога съехала по гладкому, и князь сверзся в черную дыру, а льдина встала обратно на место. Будто человека и не было.
Мстислав хотел закричать от обжигающего холода, но поперхнулся водой. Уперся руками в зеленоватую, полупрозрачную преграду. Шуба тянула вниз.
Князь не терялся даже в самой жестокой рубке. Не растерялся и теперь.
Первое – шубу долой, приказал он себе. Нащупал пряжку, расстегнул, спустил с плеч тяжелое.
Теперь – приподнять льдину. Качнул вверх. Успел высунуть в приоткрывшуюся щель лицо, вдохнуть, и глыба опять опустилась, она была слишком тяжела.
Попробовал снова – то же самое: качнулась да вернулась обратно. Без опоры ее было не поднять на столько, чтобы опереться локтем на прочное.
В короткое время, пока Мстислав хватал ртом воздух, было видно, что к пролому на четвереньках ползут дружинники, тянут копья. Князь успел крикнуть им:
– Не суйтесь! Только пуще разломаете!
Внизу, в холодной черноте, подкопил силу, насколько достало задержанного дыхания. Чуял, что третья попытка будет последней, потом вода утянет на дно. Мелькнуло: эвон как помереть суждено, после всех бессчетных пагуб – кормить раков в безвестной речонке. Не повезло.
Эта мысль – что не повезло – ввела Мстислава в ярость. Кому не повезло?! Ему, Удатному?!
