— Впустите! — потребовал здоровяк. — Я к Фабиоле.
— Марк Антоний?
— Кто ж еще? — ухмыльнулся аристократ.
Стражники, мигом отворив двери, впустили его внутрь.
Действо занимало Тарквиния все больше. Стало быть, у Фабиолы два любовника: Децим Брут и начальник конницы. Антония он раньше в Лупанарии не видел — значит, соперники друг о друге не знают. Фабиола затеяла опасную игру — зачем? Неужели гаруспик ошибся и тревожный сон относился не к давнему убийству Целия, а к сегодняшней драме?
Чуть погодя подозрение усилилось: два гиганта привратника, подгоняемые Фабиолой, показались в дверях с громоздкой ношей, завернутой в одеяло, — судя по всему, с телом того самого мужчины, из-за которого случился крик. Что ж, в находчивости Фабиоле не откажешь: дождаться, пока все уснут, и потом избавиться от улики — самое верное решение.
Уважение Тарквиния к уму Фабиолы только усилилось, когда мутноглазый Антоний, окликнувший с порога стражников, тихо перебросился с девушкой словом-другим и, к изумлению гаруспика, оставил рабов в покое. Дверь тут же захлопнулась, и остального Тарквиний не увидел, однако успел порадоваться тому, что вещий сон привел его к Лупанарию. Боги явно желали ему показать, что среди всех опасностей, которые таит в себе грозный Рим, Фабиола способна за себя постоять.
Значит, ему нет нужды следить за ней так пристально, решил Тарквиний, не подозревая, насколько он далек от истины.
Спустя несколько недель
Северное побережье Африки, зима 47/46 г. до н. э.
Утихшее море уже не ревело тем чудовищем, которое изрядно потрепало корабли Цезаря в трехдневном плавании, начавшемся у сицилийского Лилибея. Под ясным синим небом тихо колыхались плавные волны, покачивая у берега два-три десятка трирем и плоскодонных грузовых судов. Солдаты прыгали на отмель и тут же получали снаряжение из рук товарищей; лошадей выгружали из трюма специальными деревянными платформами и опускали в воду, всадники выводили их на берег. Мешки с провиантом, запасное снаряжение и разобранные баллисты легионеры передавали по цепочке и под бдительным присмотром старших аккуратно укладывали там, куда не доставал прибой.
В дальней части берега уже разбили прямоугольную площадку под лагерь, в центре ее виднелся вексиллум — красный флаг, указывающий положение личной палатки Цезаря и шатра для совещаний. Сотни легионеров рыли первый ров, пуская вынутый грунт на возведение защитного вала. Тут и там сновали центурионы и оптионы, подбадривая солдат то угрозами, то посулами. Остальная часть легионеров, выстроившись полукругом, охраняла место постройки от внезапных нападений врага. В центре полукруга стоял Ромул.
С гордостью обводя взглядом лагерь, он любовался картиной безупречного порядка — образца рационального устройства римской армии. Теперь и сам Ромул принадлежал к ней по праву, пусть и в роли незаметного солдата. Впервые в жизни он стал тем, кем хотел, и его благодарность Цезарю не знала границ — потому-то мечты о встрече с Фабиолой и о мести Гемеллу отодвинулись пока на второй план: он обязан Цезарю свободой и этот долг нужно оплатить прежде остальных дел. Оплатить длительной — насколько потребуется — службой, верностью и храбростью. К прежним планам Ромул относился теперь по-иному: если боги сберегли Фабиолу во всех опасностях, то помогут ей и дальше. И сохранят невредимой презренную шкуру Гемелла. Каждый вечер, вознося молитвы о благополучии сестры, Ромул просил богов сберечь жизнь и толстяку купцу — до своего возвращения в Рим. Если оно будет.
Никто не поручится, что он с товарищами выживет: кампания началась неудачно, при дурных предзнаменованиях. Цезарь пустился в путь наперекор советам прорицателей и вдобавок не указал кормчим точный пункт назначения — в результате войско попало в шторм, корабли разметало. На берегу диктатор, спрыгнув с триремы на отмель, споткнулся и упал, однако сумел обратить дурной знак во благо — захватив полные горсти песка, он вскричал: «Ты в моих руках, Африка!», так что все видевшие лишь посмеялись над собственным суеверием.
И все же перспективы были никак не радужны…
Из Лилибея отплыли шесть легионов, в Африке высадилось лишь три с половиной тысячи солдат — по большей части отдельные когорты из разных легионов. Всадников едва насчитывалось две сотни, в то время как вражеское войско состояло преимущественно из нумидийской конницы. Ромул хорошо знал, чем это грозит: в армии Красса тоже было мало всадников. Юноша, правда, надеялся, что Лонгин — седой военный, допрашивавший его в ложе Цезаря, — предупредил об этом командующего: Цезарь, в отличие от Красса, доверял мнению подчиненных, многие из которых служили ему не один год.
Однако укрепить войско было нечем: остальные корабли разметало ветрами по штормовому морю, и хотя для осмотра берега отрядили несколько судов, на поиск потребуется не один день — а за это время враг успеет узнать, где разбит лагерь.
Ромул поморщился: о таком исходе не хотелось даже и думать. Цезарь выстоит. Вместе с легионерами. А пока предстояло укреплять лагерь и молиться, чтобы остальное войско прибыло поскорее.
* * *
Неделя прошла без заметных событий. Основную часть рассеянных по морю кораблей удалось собрать и привести к лагерю, и хотя армия оставалась малочисленной, удача римлянам явно благоволила. Местные войска Помпея — более десятка легионов под командованием Метелла Сципиона — оказались рассредоточены вдоль берега, и Цезарь, неожиданно нагрянув в разгар зимы, застал их врасплох. Первые дни нового года — не время для начала кампании, этим-то и воспользовался Цезарь: теперь, пока враги кинулись подтягивать войска, у него появилось время собраться с силами.
Обнаружив, что Цезарь, видимо, заранее предвидел такой запас времени, Ромул проникся к нему еще большим восхищением. Диктатор не мог не знать, что для большинства солдат война — это битвы при дневном свете и летние походы. Так мыслил и противник. И все же молниеносная тактика несла опасность войску Цезаря: если не наладить поставки продовольствия, легионам угрожает голод. Пустые грузовые суда уже отправились к Сардинии и Сицилии за зерном, которое не поместилось в трюмы при первом переходе, пока же войску приходилось не столько готовиться к битве с врагом, сколько добывать себе пропитание. По разным причинам это оказалось не так-то легко.
Стоя в карауле — когда мысли ничем другим не заняты, — Ромул не раз задумывался над положением армии Цезаря. Уходить за провиантом в глубь территории — значит рисковать тем, что слишком оторвешься от берега и прибывающих каждый день войск. Несколько легионов, укомплектованных ветеранами, еще не подошли, а ведь их роль в битве станет решающей: остальные легионы (включая Двадцать восьмой, к которому принадлежал Ромул) появились только в гражданскую войну и не успели набрать серьезного боевого опыта.
