рабочих достаточно много, казался американским дипломатам левым или даже коммунистом. Конечно, возникла чудовищная путаница. Признать ее нам необходимо, чтобы разобраться в бурной политике периода Холодной войны в Латинской Америке: это наша следующая остановка.
Ласаро Карденас, 1937
Виктора Рауля Айя де ла Торре из Перу, создателя АПРА, обычно оценивают как популиста. Когда он баллотировался на пост президента в 1932 году, перепуганная элита Лимы называла его коммунистом, но перуанские коммунисты критиковали его с тем же энтузиазмом. Настоящие взгляды де ла Торре были националистическими: культурная гордость («Индо-Америка») и антиимпериализм («Иностранные компании добывают наше богатство и продают его за пределы нашей страны»). Хотя он так и не стал президентом Перу, де ла Торре установил прочные связи с перуанскими избирателями, которые продлились четверть века. Больше того, подобные ему лидеры-популисты пробудили в народе личную лояльность, вдохновленную каудильо 1800-х.
Хосе Мария Веласко Ибарра из Эквадора, еще один известный оратор, творил подобное волшебство. Его самопровозглашенный титул «Воплощение нации» иллюстрирует идею, которую многие популисты так или иначе использовали в своих речах, – идею о мистической идентификации с массами. «Дайте мне балкон, и я стану президентом», – заявлял он, и это было не пустое бахвальство. С 1930-х по 1960‐е благодаря националистической риторике Веласко Ибарра становился президентом Эквадора целых пять раз, всегда с разных позиций в лево-правом спектре. Впрочем, обычно армия выгоняла его до окончания срока.
Хорхе Эльесер Гайтан из Колумбии был, пожалуй, самым пламенным оратором из всех, хотя, как и де ла Торре, президентом так и не стал. Выходя к микрофону перед колумбийской толпой, Гайтан нередко напоминал о своем тяжелом детстве и перенесенных унижениях, и любили его в том числе за это. Ему не нужно было говорить о цвете кожи – он был очевиден, и о нем никогда не забывали, особенно белая элита. Убийство Гайтана в 1948 году спровоцировало едва ли не величайшие городские беспорядки за всю историю Латинской Америки, Боготасо [60], разрушившие столицу Колумбии, унесшие 2 000 жизней и врезавшиеся в память каждого колумбийца.
Ласаро Карденаса из Мексики, давшего в 1930-х толчок институциональной революции, тоже считают популистом. Карденас был не столько высокопарным оратором, сколько активистом от народа; он запросто общался с простыми людьми и получал множество писем и петиций, подобно Франклину Рузвельту в США. На самом деле Карденас проводил в Мехико очень мало времени, предпочитая неутомимо путешествовать по стране, выслушивая жалобы и просьбы бедных людей, сжимающих в руках свои шляпы, а затем отправляя президентские решения со столов, установленных прямо на пыльных деревенских площадях.
Как мы увидим дальше, бывший диктатор Бразилии Жетулиу Варгас, создатель Эстадо Ново, в 1950-е вернулся на пост президента. И вернулся как левый популист, победивший на выборах. Варгас хорошо иллюстрирует загадку популизма. Был ли он действительно кандидатом от рабочих, намеренным защищать их, или оппортунистически использовал прорабочую риторику? Скорее всего, верно и то и другое. Эстадо Ново преследовало Коммунистическую партию. Во многих отношениях оно носило патерналистский характер. Но националистическая политика Варгаса сделала его действительно популярным среди бразильской бедноты. Фактически лучезарно улыбающийся Варгас, которого называли «отцом бедных», стал основной темой бразильской литературы де курдел [61] (популярные простенькие стихотворения в дешевых брошюрах, которые продавались на улице наряду с газетами) – и это хороший показатель позитивного отношения низшего класса.
Но, вероятно, величайшими и наиболее противоречивыми популистами были Эвита и Хуан Перон из Аргентины. Их история рассказана в следующей главе.
В основу перонистского движения легла преданность аргентинских рабочих спокойной, фактически отцовской фигуре Перона и его очаровательной супруге. Эту лояльность Пероны завоевали отчасти за счет повышения уровня жизни рабочих, но, конечно, дело было не только в этом. Знаменитая улыбка Перона, подобно улыбке Варгаса, казалось, служила экраном, на который люди проецировали свои надежды и мечты. Официально Пероны придерживались политической «третьей позиции» – ни левой, ни правой, – но их движение в конечном итоге разделилось на левое и правое.
После Второй мировой войны индустриализация Латинской Америки замедлилась. Националистическая мечта 1930-х об экономической независимости в послевоенном мире оказалась едва достижимой. Между тем рост населения ускорился, поскольку улучшение санитарии и здравоохранения радикально снизило уровень смертности. Аргентина, Куба, Колумбия и Бразилия в первой половине XX века были самыми быстрорастущими странами мира. В 1900 в Латинской Америке проживал 61 000 000 человек; в 1950 их было 158 000 000; а всего десять лет спустя – уже 200 000 000. Резко выросло городское население: Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу, Мехико, Гавана и Сантьяго после Второй мировой войны перешагнули порог в 1 000 000 жителей. К 1960 это сделали Лима, Каракас, Богота и Ресифи. Вскоре страны Латинской Америки вошли в число самых урбанизированных в мире. Их экономики также выросли и расширились, но недостаточно для удовлетворения основных потребностей (а тем более надежд и мечтаний) миллионов новых людей.
Мечты Каролины Марии ди Жесус были сильнее и деятельнее, чем у большинства. В 1947, когда в трущобах Сан-Паулу она построила себе хижину из старых досок, картона и сплющенных консервных банок, ей было 33. Она приехала в город в поисках лучшей жизни, но поначалу обеспечивала своих детей, собирая макулатуру, которую носила в узле из мешковины и продавала в среднем за 25 центов в день. Ее жизнь во всем напоминала жизнь соседей, за исключением двух классов образования. Она умела читать и писать, и грамотность окрыляла ее воображение. Жесус нашла в мусоре блокноты, которые еще можно было использовать, и стала писать в них о своей жизни и стремлениях. К 1958 году, когда ее обнаружил репортер, она заполнила 26 блокнотов. Отрывок из этих записей опубликовали, и бразильские читатели среднего класса были ошеломлены, прочитав слова, написанные в трущобах. Дневник Каролины стал бестселлером, а после был переведен на 13 языков. Старые блокноты, найденные в мусоре, стали для Каролины ди Жесус билетом из трущоб. Но миллионы других остались там, несчастные и отчаявшиеся, питаясь гнилыми объедками и умирая от болезней, которые можно было предотвратить.
Чем дальше, тем больше латиноамериканцев верили в необходимость действительно революционных перемен. Тем временем латиноамериканские националисты начали видеть в «добром соседе» военного времени старого империалистического противника. Да, в основе антиамериканской позиции лежал национализм, часто вступавший в мощную коалицию с другой идеологией – марксизмом. Но ни в коем случае нельзя сказать, что все латиноамериканские националисты после войны стали марксистами. Лидеров-националистов, которые активно общались с простыми
