«Предусмотрела все! — почти с трепетом подумал Филипп. — Ведь в самом деле ведьма!»
— Могу я хотя бы прочитать? — спросил он, не сумев скрыть раздражения.
— А как же можно подписывать то, чего вы не читали? — изумленно подняла брови женщина. — Так вам могут и чей-нибудь смертный приговор подсунуть, а вы возьмете, да и подмахнете.
Развернув свиток, король пробежал его глазами.
— Да, разумно и справедливо. Как бы вы ни думали обо мне, мадам, но я действительно возмущаюсь тем, что вытворили эти наглые германцы! И буду очень рад, если его святейшество накажет их.
«А хорошо бы было, если б Целестин отлучил Генриха от церкви! — мелькнула у него новая мысль. — Вот бы и повод появился отхватить у него Бургундию. Герцог-то Бургундский ни за что и никому не позволит усомниться в том, что он добрый католик! Ух, как можно сыграть на этом!»
Он улыбнулся такой приятной мысли, обмакнул перо в чернила и уверенно вывел на желтоватом листе свою подпись.
Глава 4
Признание герцогини Эльзы
— Не следует так говорить, дитя мое! Если ты дала обет перед алтарем Господа Нашего Иисуса Христа, что будешь верной женою этому человеку, то грех даже и думать о нарушении обета. Выходя замуж, любая девушка мечтает, чтобы ее брак был безоблачным, но так почти никогда не бывает: всегда случаются какие-то трудности и беды. Их нужно уметь выдерживать. Ты вот богата, ты не ведаешь, что такое тяжкий труд, постоянная усталость, голод. А знаешь, каково приходится женщинам в бедных семьях? Я слышал — ты часто помогаешь беднякам. Может, даже заглядываешь в бедные хижины, но только видишь ты лишь одну сотую того, что там происходит. У иной крестьянки жизнь — сущий ад! Нищета, болезни, недужные дети, половина которых умирает, не дожив до десяти лет. Да еще муж, который от дурной пищи и тяжелой работы в тридцать лет выглядит стариком, а свое горе срывает на жене! Каково такой женщине все терпеть и остаться доброй и преданной своему супругу? А знаешь, какие великие долготерпицы есть среди них? Так не грех ли роптать тебе?
Епископ Доминик говорил без укора — ласково и мягко. При этом лицо его, округлое, с большущим лбом, тонкими волевыми губами и детскими голубыми глазами, излучало такую неподдельную доброту, что в его присутствии делалось легче.
— Я не ропщу, святой отец! — прошептала Эльза и вновь провела рукой по лицу, сгоняя слезы. — И я не собираюсь нарушать обеты. Дело вовсе не в том, что я разлюбила моего мужа. Хотя...
Она запнулась и быстро опустила глаза под взглядом старого епископа.
— Хотя что? — так же мягко спросил отец Доминик.
Эльза набрала в грудь побольше воздуха, чтобы выговорить все разом, и воскликнула:
— Наверное, я несу наказание за свой собственный грех! За свою гордыню, за своеволие. Я ведь с самого детства мечтала, чтобы у меня был необыкновенный жених. Самый необыкновенный!
— Об этом мечтают все девушки, — улыбнулся епископ.
— Да, я понимаю. Но мне-то казалось, что я больше других достойна такого жениха. Я — и красивая, и благородная, и богатая. И мне все было мало, мало... Ко мне многие сватались. Знатные рыцари, графы. Я не хотела замуж, и отец не неволил меня. А потом все это случилось, и... Это ведь было, как чудо. Как то самое чудо, о котором я так мечтала! Эта лодка посреди Рейна, огромный лебедь, который ее будто бы тащил. Теперь-то я понимаю: она сама плыла по течению вслед за лебедем. Еще меня поразила красота Лоэнгрина. И то, что он тогда за меня вступился и победил на поединке... До сих пор ума не приложу, как он мог одолеть Фридриха, которого никто никогда не побеждал? Ведь с тех пор муж несколько раз ездил на турниры и чаще всего проигрывал. Я еще подумала — это любовь ко мне сделала его таким могучим! И согласилась на все его условия. Не спросила ни о родителях, ни откуда он родом. Ах, какая я была глупая! Какая глупая... Но мне и вправду тогда показалось, что я полюбила Лоэнгрина.
— Показалось? — епископ наклонился к стоящей на коленях женщине и постарался заглянуть в ее опущенное лицо. — Значит, на самом деле ты не любила его?
— Значит — нет! — устало вздохнула Эльза. — Странно, но я это осознала очень быстро.
— Что ж поделать, — теперь голос епископа Доминика сделался почти суровым. — Любишь ты мужа или нет, но ты обвенчана с ним.
— Но я же не об измене говорю! — снова, на этот раз почти с отчаянием, проговорила Эльза. — Я ни разу и не подумала об этом, святой отец! Просто Лоэнгрин так страшно изменился. Особенно в последние дни. Я не понимаю, что происходит, но происходит что-то гнусное! Приезд его отца и этого ужасного грека... Они все изменили в замке, все! Теперь в нем бродят какие-то чужие люди, охрана поменялась, и стражники такие мрачные, такие страшные! У меня всегда были ключи от всех покоев, от всех подвалов — я ведь хозяйка. А теперь Лоэнгрин отдал половину ключей Паулосу, и тот запретил мне ходить в западную часть замка, самую старую. У меня чувство, будто они там что-то прячут. И Лоэнгрин стал совершенно другой. Он все эти годы делался дальше и дальше от меня. Но это происходило постепенно. А теперь словно ураган налетел и унес моего мужа на другой конец земли!
Последние слова герцогини Брабанта старый епископ слушал, нахмурясь, бессознательно перебирая свои четки. Правда, признания Эльзы не очень его удивили: он многое знал о самой тайной ветви ордена тамплиеров — Братстве Грааля. Слышал и рассказы о загадочном магистре Парсифале, которого иные наивные люди полагали едва
