— О! Как вам сказать…
В таком случае я догадываюсь: причиной была женщина, как в большинстве дуэлей.
Вы ошибаетесь, полковник, причина была еще проще: мои друзья уверили меня, что мне для того, чтобы прославиться, не хватает любовницы и дуэли на пистолетах. Чтобы найти первую, нужно время, а повод к дуэли найти ничего не стоит… Я увидал господина, лорнировавшего меня, спросил его о причине — и дело готово.
— Вы мне напомнили доброе время 1815 года, — в восторге вскричал полковник, — когда регулярно три раза в неделю бонапартисты бились с роялистами! А львицу вы отыскали?
— Нет еще, но я ее уже наметил…
— А! — протянул полковник.
— Вы знакомы с Леоной?
— Я встречал ее.
— Неужели она так красива, как об этом говорят?
— Очаровательна! — в восторге воскликнул полковник.
— И умна?
— Как черт, но… Полковник остановился.
— А, — спросил де Верн, — что значит это «но»?
— Леона не свободна.
— Неужели?
— Она влюблена в маркиза Гонтрана де Ласи, который ради нее наделал множество глупостей.
— Превосходно! Я отобью ее у него.
— Я немножко знаком с де Ласи; этот человек способен убить за женщину, если бы даже он уже разлюбил ее.
— Или его убьют, — просто заметил де Верн и тотчас же прибавил: — А где можно встретить Леону?
— Каждый вечер в Опере.
— Одну?
— Почти всегда.
— Сегодня же вечером я поеду в Оперу.
— Она сидит обыкновенно в ложе у авансцены с правой стороны.
— Отлично, неделю назад я взял ложу у авансцены с левой стороны, и как раз против нее.
— Она постоянно сидит под вуалью, — прибавил полковник, рассказывая все эти подробности с добродушием газетного репортера.
— Черт возьми! И она никогда не снимает вуали?
— Никогда. Де Ласи, ненавидящий музыку, не хочет, однако, лишать ее удовольствия бывать в Опере, но запрещает ей снимать вуаль, так как он страшно ревнив.
— Хорошо! — спокойно сказал де Верн. — Уверяю вас, что она снимет вуаль для меня.
Де Верн еще несколько времени поговорил о пустяках; полковник вскоре ушел и отправился прямо к Леоне, чтобы дать ей новые инструкции.
Ровно в восемь часов Октав де Верн, войдя в зал, уселся в ложе с двумя друзьями, теми самыми, которые были у него во время визита полковника. Взгляд его тотчас же устремился на ложу, о которой говорил полковник. Но она была еще пуста.
Октав ждал с нетерпением; прошел час, никто не появлялся.
Это ожидание, искусно рассчитанное полковником, разжигало желания и нетерпение молодого безумца.
— Она не придет, — пробормотал он с досадой. — Мне не везет.
— Ну, что ж! — сказал один из друзей. — Ты увидишь ее завтра.
— Неужели ты влюбился, — прибавил другой, — в женщину, которой никогда не видал? Может быть, ты найдешь, что она безобразна…
Не успел де Верн ответить, как дверь пустой ложи отворилась. Молодой человек почувствовал неизъяснимый трепет.
— Вот она! — прошептал он.
Действительно, вошла женщина, одетая во все черное, высокая, стройная, и села у самого барьера ложи, дверь которой за ней захлопнулась. Лицо ее было закрыто такой густой вуалью, что, несмотря на все старания Октава де Верна уловить хоть одну черту ее лица, это ему не удалось. Он долго и пристально смотрел на нее, надеясь этим заставить ее поднять вуаль. Но Леона, казалось, совсем не замечала, что она служит предметом внимания и, не отрываясь, смотрела на сцену.
— Черт возьми! — пробормотал молодой человек, выведенный из терпения. — Не я буду, если она не подымет вуали!
Он вынул записную книжку и написал карандашом:
«Сударыня!
Я знаю вас, хотя никогда не видал; я смотрел на вас в продолжение часа и полюбил вас безумно. Поднимите вуаль хоть на пять минут, а затем требуйте все, что я имею: за это счастье я готов заплатить самую дорогую цену.
Остаюсь у ваших ног с мольбою
Октав де Верн».Капельдинерша отнесла записку.
Леона взяла записку, прочла ее, даже не взглянув на ложу де Верна, и ответила на вырванном из записной книжки листке:
«Невозможно! От этого зависит моя жизнь».
— Полковник сказал правду, — пробормотал де Верн, побледнев от злости. — Де Ласи тиранит эту женщину.
С той минуты, как человек начинает считать себя защитником женщины против тирании, он становится способным на всевозможные безумства.
Де Берн положил записку Леоны в боковой карман, вышел из ложи и постучал в дверь ложи флорентинки.
— Войдите, — сказала Леона.
Увидя де Верна, она вскрикнула от удивления и испуга, чем рассеяла последние сомнения в ревности Гонтрана.
— Молю вас, — сказала Леона, — уходите, сударь, уходите…
— Сударыня, — пробормотал де Верн, — если вы приказываете, я подчинюсь, но только для того, чтобы пустить себе пулю в лоб.
Леона вскрикнула.
— Сударыня, — продолжал де Верн, — неужели правда, что вы не смеете поднять вуали?
— Да, иначе мне угрожает смерть, — сказала Леона.
— А где же палач? — спросил де Верн тоном угрозы.
— Уйдите, — молила Леона, — я вас прошу. Меня любит человек, который убьет и вас и меня, если увидит нас здесь вдвоем…
— Вас убьют, когда я здесь? — вскричал де Верн. — Не воображайте этого.
И бывший офицер с достоинством схватился было за так недавно висевшую у него сбоку шпагу. Затем он прибавил, взглянув на Леону:
— Вы любите его? Если да, то я удалюсь.
— Я любила его, — пробормотала она.
— А теперь?
— Теперь я его боюсь.
Де Верн вскрикнул от радости.
— В таком случае я сяду рядом с вами; проведу с вами вечер, затем провожу вас домой и лягу у вашей двери, как дракон, стерегущий сокровище, и если он осмелится явиться…
Леона не отвечала. Октав сел около нее и умолял ее взглядом снять вуаль; она согласилась. Де Верн был поражен ее красотой и прошептал:
— Теперь я ничего не боюсь. Я один защищу вас против целой армии.
Когда спектакль кончился, Октав предложил Леоне руку; она приняла ее; он проводил ее до кареты и, садясь рядом с нею, крикнул кучеру:
— На улицу Виктуар!
— Удивительно, — пробормотали два друга Октава, бывшие с ним в театре и восхищенные тем способом, как он увез Леону, — этот малый пойдет далеко, если только Бог продлит его век.
Прошло три дня после бегства Леоны, когда Гонтран, горя страстным желанием снова увидеть ее, пошел к полковнику и потребовал, чтобы их общество помогло ему в этом деле.
