— Вы кто, сечевики?[234]
— Нет, мы сами по себе, — ответил Виктор и с некоторой опаской поинтересовался: — А вы кто?
— Партизаны. Слыхал про таких? — автоматчик сделал ещё шаг вперёд, и ствол его ППД угрожающе приподнялся.
— Мы вроде как тоже… — отозвался Виктор и, показав, что у него нет оружия, слез с сиденья.
Автоматчик с товарищами подошли к самой повозке, в упор рассматривая братьев, и вдруг тот, что был в пилотке, углядел валявшуюся под сиденьем полицейскую повязку.
— Ты что, полицай? — он развернул её, читая надпись.
— Был полицай, — возразил Виктор.
— А теперь кто? — настороженно спросил владелец командирской фуражки, видимо, их старший.
— Я не про себя говорю, — усмехнулся Виктор. — Это который хозяин повязки, был полицай.
— Вот даже как… — старший подозрительно сощурился. — А всё-таки сам-то ты кто будешь?
— Я?.. Сержант Мельничук, — спокойно ответил Виктор.
— Сержант, говоришь… — протянул старший и, глядя в упор на Виктора, сказал: — Так сержанты на фронте, а ты тут. Как вышло?
— Обыкновенно, — пожал плечами Виктор. — Плен…
— В плен, значит, попал… А как?
— Как все, — огрызнулся Виктор. — Мне что, стреляться? Так СВТ, она длинная, несподручно.
— Это верно, — партизан усмехнулся. — А из плена немцы, значит, отпустили, и ты пешедралом сразу домой, так?
— Они отпустят… — Виктор вполголоса матюкнулся. — Затолкали в телятник и повезли. Только я ночью проволоку отодрал и в окошко на ходу сиганул. А уже после точно домой.
Партизан некоторое время сосредоточенно молчал, явно что-то обдумывая, а потом вроде как попросил:
— Вот что, сержант, отвези-ка ты нас…
— Куда? — спросил Виктор, влезая на сиденье.
— Мы покажем, — с усмешкой заявил партизан, махнув рукой товарищам, и все трое тут же забрались в повозку.
— Давай, Петре, едем… — Виктор подтолкнул брата, и тот послушно разобрал вожжи.
Просека, по которой распорядился ехать партизан в фуражке, была такой же заросшей, как и те, по которым сюда пробирались братья. Однако повозка шла здесь легко, а когда Виктор заприметил пару свежих пеньков, он догадался, что тут, похоже, дорога…
* * *
Стоя на опушке, атаман Довбня рассматривал в бинокль узловую станцию. Левее тянулась насыпь железнодорожного полотна, а дальше, за семафором, просматривались крыши построек и торчавшая над ними водонапорная башня. Оттуда всё время доносился какой-то шум, паровозные гудки и порой еле слышное позванивание станционного колокола.
Наблюдая за тем, что там происходит, атаман обеспокоенно думал, удачно ли проходит в лесу отвлекающая операция по демонстративному нападению на транспортные колонны и куда из местечка, по донесению разведки, уже ушла часть немецкого гарнизона.
Ещё он в который раз прикидывал, хватит ли объединённых сил собранных сюда «Летучих групп»[235] для удачного завершения запланированного наскока на железнодорожную станцию.
Вежливое покашливание заставило атамана отвлечься. Он обернулся и увидел своего, сегодня выглядевшего щёголем, адъютанта Семёна. Одет тот был в зелёную гимнастёрку, синие галифе, хромовые сапоги, а на голове сияла золотым тризубом лихо сдвинутая набок пилотка.
— Ну как? — атаман подавил улыбку.
— Докладаю слушно, — адъютант вытянулся, — все три группы вышли на исходные, шоссе заминировано, полевая телефонная связь протянута.
— А противотанковые пушки, Семене, ты где треба поставил? — напомнил адъютанту атаман.
— Так, у шоссе. Ни, атамане, нимаки до станции аж нияк[236] не пройдуть, — Семён преданно посмотрел на Довбню.
— Хорошо… — атаман опустил бинокль и в сопровождении адъютанта пошёл в глубь леса.
Командиры ждали атамана на лесной поляне. Довбня оглядел строй и повторил приказ:
— Нагадую[237]. По сигналу первая боевая группа атакует с севера. Вторая — с северо-востока. Третья штурмует станцию. Главная задача: захватить грузовики, чтобы вывезти с немецких складов продовольствие и боеприпасы. Зерно и скот раздать мешканцям[238].
— Легковики[239] брать? — уточнил один из командиров.
— Ни, не треба, — твёрдо ответил атаман. Однако немного подумав, добавил: — Разве что всюдыхид[240] попадётся.
Ожидая ещё вопросов, атаман помолчал, но больше никто ничего не спрашивал, и тогда Довбня, став смирно, выкрикнул:
— Друзья! Вперед! За нашу неньку[241] Украину! За наших сестер и братив! Смерть оккупантам!
— На погибель! — Громко враз ответили командиры, и строй распался.
Каждый заспешил к своему подразделению, а Довбня, посмотрев на часы, приказал адъютанту:
— Семене, сигнал дать ровно в 2.30, — и быстрым шагом пошёл на наблюдательный пункт.
Адъютант был точен, и в указанное время над лесом поднялись три ракеты, две белых и одна красная. И не успели они ещё с шипением упасть на землю, как вокруг станции со всех сторон загремели выстрелы. Были слышны пулемётные очереди, а потом там зачастили взрывы. Это начала обстрел партизанская миномётная батарея.
Крепко прижимая окуляры бинокля к глазам, атаман пытался разглядеть, что происходит на станции. Сначала выстрелы звучали вроде бы с одной стороны, потом с другой, но одно стало ясно сразу — сильного противодействия там нет. А когда стрельба заметно стихла, над водокачкой вверх взлетели две красные ракеты. Это был сигнал, что станция взята. Довбня облегчённо вздохнул и приказал подать лошадей.
В это время адъютант Семён уже распоряжался на станции. Стрельба отдалилась, вблизи раздавались только отдельные выстрелы, рыскавшие по путям партизаны обнаружили целый эшелон с боеприпасами, и сотник немедленно отдал приказ подать его на разгрузку.
Ошеломлённые внезапным налётом немцы большого сопротивления не оказали. Малочисленная охрана станции частью попряталась, частью сдалась, и сейчас разгорячённые боем партизаны заталкивали пленных в ворота пакгауза, а прямо на перроне валялись два убитых эсесовца.
Нарастающий шум подъезжающих машин заставил Семёна глянуть на дорогу. Рыча мотором, первый «опель-блиц» уже поворачивал к воинской рампе, а на подножке грузовика стоял чотовый[242] и показывал шофёру, куда ехать. Увидев сотника, чотовый спрыгнул на землю и подбежал к Семёну.
— Докладаю слушно! Автоколонна захвачена!
— Добре, — Семён кивнул чотовому, но тут его отвлёк неизвестно откуда взявшийся местный полицай с белой повязкой на рукаве.
