Мушезиб кивнул; — Такое, как известно, иногда происходило. Рассказывают, что некоторым женщинам, приходилось оставаться в священных оградах очень долго — месяцы, а то и годы. Конечно, такое опущение навлекало позор на ее семью. В таком случае рано или поздно путем обмена услугами или прямого подкупа какой-нибудь мужчина был вынужден пойти, предложить женщине монету и возлечь с ней. Или, в крайнем случае, один из ее родственников мужского пола выбирался для того, чтобы пойти к ней и долг женщины перед Иштар был бы выполнен.
Я покачал головой: — Вы правы, Мушезиб, у нас, римлян, совсем другой взгляд на такие вещи.
— Не спеши осуждать обычаи других, мой юный друг. Так называемый распутный характер вавилонян был их спасением, когда Александр вошел в город. Он мог бы разрушить это место, как и многие другие города, но, когда жены и дочери Вавилона добровольно отдались Александру и его людям, завоеватели не просто успокоились; они решили, что Вавилон — лучший город на земле.
Я вздохнул. Воистину, из всех мест, где я путешествовал с Антипатром, эта земля, ее люди и их обычаи были для меня самыми чуждыми. Стоя на так называемом Основании Земли и Неба, я чувствовал, насколько я мал, и насколько огромен мир вокруг меня.
Мушезиб встретил нескольких коллег-астрологов и, извинившись, ушел, оставив меня одного. Я немного задержался на вершине зиккурата, затем спустился по лестнице на нижний ярус, где меня ждал Дарий.
Пока мы спускались уровень за уровнем, я повторил Дарию свой разговор с Мушезибом и спросил его, что он знает о старинном обычае, когда женщины приносили себя в жертву в храмах Иштар.
— Может, Мушезиб и астролог, но он всего не знает, — сказал Дарий.
— Что ты имеешь в виду?
— Он сказал, что рано или поздно каждая женщина удовлетворяла мужчину в храме и освобождалась от своего долга. Это не правда.
— Ты хочешь сказать, что ни одна женщина не оставалась ждать в храме вечно.
— У некоторых женщин не было семьи, которая могла бы им помочь. И они сидели так день за днем, год за годом, пока не превращались в беззубых старых ведьм, и ни один мужчина не заплатил бы за то, чтобы возлечь с ними.
— Что стало с такими женщинами?
— А как ты думаешь? В конце концов они умирали, на территории храма, проклятые богиней Иштар за то, что подвели ее.
— Какая ужасная история! — Внезапно все, что я видел и слышал в тот день, соединилось в моих мыслях, и я почувствовал дрожь дурного предчувствия. — Разрушенный храм Иштар рядом с гостиницей и лемур, который обитает в нем… как ты думаешь…?
Дарий серьезно кивнул: — Теперь ты понимаешь! Представь, как ей, должно быть, горько, что она все еще заперта в месте своего позора и страданий. Стоит ли удивляться, что она убила человека, который осмелился войти на территорию несколько ночей назад?
— Позвольте мне убедиться, что я понимаю…
— Нет, не говори больше об этом! Это может принести только несчастье. Мы поговорим о чем-нибудь другом. И когда мы вернемся в гостиницу, давай мы больше не будем проходить мимо храма!
Мое любопытство по поводу разрушенного храма и его сверхъестественного обитателя было возбуждено больше, чем когда-либо. Дарий прочитал это по моему лицу.
— Не возвращайся туда, юный римлянин! — сказал он почти крича. — Как ты думаешь, что произойдет, если старая ведьма увидит такого молодого человека, как ты, едва отрастившего бороду? Вид таких, как ты, несомненно, довел бы ее до безумия и до убийства!
Дарий так разволновался, что я быстро сменил тему.
Остаток дня мы провели, гуляя по Вавилону, и я чувствовал, что настроение у меня становлюсь все более и более подавленным. Все гордые постройки, которые когда-то делали город великим, лежали в руинах или исчезли совсем. Многие горожане тоже пребывали в каком-то болезненном состоянии — я никогда не видел столько людей, искалеченных хромотой или уродством. Очевидно, эти несчастные стекались в Вавилон, чтобы воспользоваться благотворительными магистратами, поддерживаемыми астрологами и мудрецами, чьи академии были основной отраслью доходов города, наряду с процветающей торговлей туризмом.
Наконец, с наступлением сумерек мы отправились обратно в гостиницу, Дарий шел впереди. Я заметил, что наш маршрут немного отличался от того, которым мы отправились в путь тем утром; Дарий намеренно избегал проходить мимо разрушенного храма Иштар. Чтобы вознаградить его за то, что он весь день был моим гидом, я мог предложить ему ужин, но, к моему удивлению, Дарий отказался и поспешил уйти, сказав, что вернется на следующее утро, когда Антипатр наверняка отдохнет и будет готов к собственной экскурсии по городу. Могло ли так быть, что Дарий побоялся даже приближаться к старому храму после наступления темноты?
Как только он скрылся из виду, я свернул от входа в гостиницу и пошел вверх по улице, мимо соседнего заброшенного здания, к низкой стене, окружавшей старый храм. Это был тусклый, бесцветный час, когда тени удлиняются и сливаются воедино, поглощая последний слабый свет сумерек.
Изучить стену было не так просто, как ранее в тот же день, и первое место, которое я выбрал для своего восхождения, оказалось неприступным. Но со второй попытки я нашел серию опор, которые позволили мне достичь вершины.
Удерживая ноги в нишах, я уперся локтями в верхнюю часть стены и выглянул наружу. Храм действительно лежал в руинах, от крыши почти ничего не осталось, а в стенах зияли дыры. Любая декоративная плитка или статуи, похоже, были растасканы мародерами. Стена заброшенного дома по соседству и городская стена вдоль реки окружали двор рядом с храмом, который находился полностью в тени; все, что я смог видеть, были какие-то засохшие деревья и фрагменты строительных блоков и тротуарной плитки. Но среди этого беспорядка, когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел ряд каких-то предметов высотой по пояс, похожих на круглые барабаны колонн и церемониальное кресло с низкой спинкой, вырезанное из цельного каменного блока, слишком тяжелого для мародеров.
Сидящим на каменном кресле, почти скрытом в тени, я увидел неясный силуэт. Невозможно было определить, была ли фигура обращена ко мне лицом или спиной, пока она не поднялась с кресла и не начала очень медленно ко мне приближаться.
Мое сердце бешено заколотилось. Все, что я мог слышать, это пульсирование крови в моей голове. Зловещая тишина приближающейся фигуры ввела меня в дрожь.
Я открыл рот. В течение долгого времени не мог ничего сказать, а затем мой голос повысился на октаву, и я услышал свой голос: — Вы говорите по-гречески?
Фигура наконец издала звук — отвратительный смех, даже ужасней, чем хруст сломанных костей. Моя кровь похолодела. Она протянула руки, похожие на когти, и откинула истлевший венок, закрывавший ее лицо.
Была ли она когда-то женщиной? На нее было отвратительно смотреть, с волосами, похожими на живых червей, и глазами, которые блестели, как кусочки обсидиана. Его бледная, гниющая плоть была покрыта бородавками. Сломанные зубы торчали из черной дыры ее зияющей пасти. Существо приблизилось ко мне, наполнив мои ноздри гниющим зловонием. Его низкое кудахтанье превратилось во внезапный визг.
В отчаянии я попытался сползти со стены, пытаясь убежать. Одна из моих ног соскользнула с опоры, и я полетел вниз.
* * *
Следующее, что я помнил, это то, что я пришел в себя, откинувшись на стуле в зале гостиницы.
— Гордиан, с тобой все в порядке? — спросил Антипатр, склонившись надо мной. — Что с тобой случилось? На тебя напали грабители?
— Нет, я просто упал.
— Посреди улицы? Вот где, по словам Мушезиба, он нашел тебя. Хорошо, что он проходил мимо, иначе ты бы до сих пор лежала там, отданный на милость любому головорезу, который тебя бы заметил.
Затуманенными глазами я увидел, что рядом стоит астролог. Чуть поодаль вокруг собралось еще несколько гостей. Среди них был трактирщик, который был на голову выше всех остальных. Он нахмурился и покачал головой. Разговоры о грабителях считались плохой приметой.
