И вдруг он почувствовал, что больше не может спокойно устоять на месте. Торпедой врезалось его тело в воду, сильные руки бесшумно и быстро рассекали сверкающую гладь, вздымая по обеим сторонам зыбкую рябь. Ако не беспокоила мысль, что на него может напасть спрут или акула, — пусть они только попробуют, тогда увидят, что Ако не разучился сражаться с чудовищами. И вот он уже на берегу, мокрый, слегка усталый и взволнованный. Но не от усталости припал он к земле и гладил ригондский песок, траву, корни, стволы пальм. Его губы шептали странные слова, он разговаривал с ветром, шелестевшим в чаще кустов, он задавал вопросы и отвечал плеску воды, яркому лунному свету, тихому стрекоту невидимых насекомых. Ему хотелось обнять и прижать к своей груди этот маленький мирок, слушать, как бьется его сердце, и ласково ободрять: я теперь дома, все будет хорошо. Столь необычными были эти чувства, что он готов был смеяться и плакать в одно и то же время.
Поздно ночью какой-то человек лесом шел по направлению к поселку, туда, где в своих легких жилищах спало племя этого острова. Он дал круг, обошел бухту и с суши приблизился к хижинам островитян. Словно живая тень, передвигалась его фигура между стволами деревьев. А потом он вышел из рощи и стал глазами искать одну из хижин, которая должна была находиться здесь. Но место очага Оно и Тули было пусто. Другая хибарка, в устройстве которой пришелец узнал приметы иного рода, стояла на холме у излучины залива.
Ако пошел дальше. Напрасно искал он жилище Хитахи там, где оно находилось раньше. У него дрогнуло сердце при виде заброшенного, занесенного песком очага, у которого когда-то хлопотали милые руки смуглокожей девушки Нелимы. И вдруг ему почудилось, что все, все здесь разрушено и опустело, что он пришел в пустыню, в царство смерти и безмолвия. Где ты, Нелима? Где вы, Оно и Тули, мой младший брат и все мои добрые друзья? Идите сюда, сядем у костра, и я поведаю вам быль о далеких морях.
Отделившись от дерева, с треском плюхается на землю зрелый плод. За рифом рокочет океан, свежий полуночный ветер треплет волосы Ако. И вдруг он слышит во тьме вопли боли, это очень странно, что ночью так кричат. В хижинах шуршат спальные циновки, во многих жилищах слышится боязливый шепот. А вопли не стихают.
Ако возвращается в рощу и, прячась за стволы деревьев, направляется в ту сторону, откуда доносятся исступленные вопли. Они приводят его к бунгало английского агента. На веранде горит огонь. На столе валяются опрокинутые бокалы и пустые бутылки. В пятне света, причудливо расплывающемся во тьме, йиден вдребезги пьяный нездешний человек. Лицо его медно-багрово, в уголках рта скопилась пена и слюна. Безобразно перекошенное гневом лицо напоминает хищную птицу — Ако видел много таких лиц во всех концах света. Белый изверг хлыстом избивал какого-то островитянина, в бессилии свалившегося на пол, сопровождая свои удары сиплым ревом:
— Обезьяна, дубина стоеросовая! Это тебе за твою дурь, за неповоротливость, за лень! Это за разбитую рюмку! А это за нагревшуюся воду и неподметенную веранду! Вот тебе, на!., на!., на!..
Потом он пинает ногой сникшего человека и тяжело откидывается в кресле, глаза его сверкают и ноздри от возбуждения непрестанно раздуваются и опадают. Шагах в двадцати от бунгало начинает сверкать другая пара глаз, но агент не видит этого. Ожесточенный и мрачный, словно каменное изваяние, стоит Ако на опушке леса, и ему кажется, что весь остров стонет, что лесная чаща и море, земля и воздух шепчут ему повесть своих страданий. Теперь Ако.знает, что этот остров уже не тот, что был прежде. Башмак колонизатора грубо попрал свободу его племени, Ригонда превратилась в застенок страданий.
Ако пригибается к земле. Что-то свистит в воздухе. Что-то твердое и ребристое вдруг ударяет агента в щеку. На ней проступает кровь. Мгновенно воцаряется тишина. И темнокожий островитянин, вскочивший на ноги и изумленно глядящий на своего повелителя, и белый изверг, которого хватил вылетевший из темноты камень, — оба они словно затаили дыхание и ждут чего-то сверхъестественного. Мистер Портер выглядит совсем растерянным, он хлопает глазами и ощупывает саднящую щеку — это и в самом деле кровь, и в самом деле в него швырнули камнем! Какой-то островитянин осмелился поднять руку на белое божество! Божество этим крайне поражено и озадачено.
Но напрасно он прислушивается, всматривается в кусты и в группы деревьев. Остров молчит. В роще даже ветка не шелохнется.
1
В полночь Онеагу разбудил лунный свет, ударивший ему в лицо через раскрытую дверь хижины. Юный островитянин открыл глаза, и сон тотчас слетел с него.
В дверях хижины стоял какой-то человек. Его лица не было видно — оно находилось в тени. Одной рукой он держал сдвинутую в сторону дверную циновку, а взгляд его был устремлен на лежащего Онеагу, его жену Тамо и обоих детей. Онеага привстал и испуганно спросилз
— Что случилось? Белый человек опять беснуется?
— Белый человек отсыпается с похмелья, но он непременно снова будет бесноваться, — отвечал Онеаге чей-то голос, который он когда-то в своей жизни слышал, но теперь не мог узнать. — Выйди сюда.
Незнакомец отступил от входа и, убедившись, что Онеага следует за ним, пошел через рощу к кустарнику. Здесь он остановился и повернулся лицом к свету.
— Онеага, ты узнаешь меня?
Онеага с минуту глядел в это лицо, — когда-то юное и нежное, а теперь ставшее от пережитого худощавым, суровым и мужественным.
— Я тебя видел… — в крайнем смущении пробормотал островитянин.
— Ты меня видел, Онеага, но меня долго не было здесь. Узнаешь ты меня? — Улыбка, показавшаяся на лице пришельца, смягчила его, и в нем проступило нечто такое, что сохранилось в памяти Онеаги. И вдруг он вздрогнул, в сильном испуге отпрянул назад, в глазах его промелькнул ужас, покорность, мольба.
— Ако… — сорвался трепетный шепот с губ Онеаги.
— Да, брат, я Ако. Не бойся меня, я не Дух, я живой человек, такой же самый, как и ты. Я прибыл на корабле, что вчера останавливался в лагуне, и тайком от белых людей сбежал на берег. Они думают, что я умер, но я жив, Онеага. Я никогда не умирал. Подойди пощупай мои руки, послушай мое сердце. Оно бьется так же, как и твое. На мне одежда белых людей, но скоро я перестану носить её. Тогда все вы узнаете меня.
Несмело, с опаской приблизился Онеага к брату, боязливо прикоснулся к нему руками; ощупывая, они скользили по его плечам, груди, лицу. Ако улыбался. И с лица Онеаги постепенно исчезал суеверный ужас, он поверил, что перед ним стоит живой человек, Ако, а не тень умершего брата. Бурная радость охватила его, он прыгал» вокруг своего брата, подбегал к нему, гладил .его плечи и лицо, потом отскакивал, издали смотрел в глаза Ако и восторженно улыбался.
