Он цепенел от ужаса при мысли, что придется убить человека, обеспечившего счастье его матери и сестры…
XX
Патриарх расхохотался:
— Нет, честное слово, капитан — я же видел вас в деле! Никогда бы не подумал, что женитьба так вас переменила. Еще, пожалуй, пойдете сами к жандармам да скажете: "Вы знаете, это я напал на замок Монбрен, это я капитан черных братьев. Будьте так любезны отрубить мне голову поскорее". Так или нет?
— Ты со мной не шути! — злобно сказал Николя Бютен.
— Черт побери, да будь наши бедные товарищи сейчас живы, они бы еще не так над вами посмеялись.
— Ты же не знаешь, что господин Феро…
— Все я знаю, а еще я знаю то, чего вы раньше не знали: что господин Феро не забыл старого ремесла, занимается теперь сыском ради удовольствия. И дай мы с вами ему только время — головы нам не сносить.
Николя Бютен опять утер пот со лба.
— А вообще-то, — продолжал Патриах, — если угодно, я возьму на себя ту часть работы, что вам так претит.
— То есть?
— Вы займетесь племянником, а дядюшкой — я.
— Ты в самом деле думаешь, — сказал Николя Бютен, — что это так легко?
— Да. Плевое дело.
— Ну так расскажи.
— Я полдня провел в Ла Пулардьере и все придумал.
— Так, интересно!
— Господин Феро спит на первом этаже, прямо в кабинете, что выходит в столовую.
— А племянник?
— Племянник ночует на втором этаже, в конце длинного коридора.
— А слуги?
— В доме слуг нет: только одна старая служанка. Она глухая, а спит на самом верху, на чердаке. Остальные кто на ферме, кто в службах.
— А в дом-то как попасть?
— Через окно буфетной: его никогда не закрывают, чтобы в доме не воняло, а выходит оно в сад. Из буфетной можно пройти в кухню, а кухня в конце коридора между гостиной и столовой. Если угодно, так завтра же ночью и пойдем.
Николя Бютен все не решался.
— Послушайте, — сказал Патриарх, — теперь господин Феро с племянником одни про нас знают. Вы в Мирабо теперь солидный человек, вас все уважают, так что вам бояться нечего. А я живу отсюда в двадцати верстах, и кобыла у меня хорошая. Положим, на дело мы пойдем в двенадцатом часу ночи, в четыре часа я дома, в шесть меня видят в Лурмарене за плугом — кто на меня подумает?
— Ах ты, дьявол! — прошептал Николя Бютен. — Ведь искушаешь меня!
— Да я вам просто говорю, как башку сохранить.
— А если я соглашусь… тогда ты берешь советника на себя?
— Ну да.
— Тогда ладно! — злобно сказал Николя.
— Договорились?
— Договорились.
— И что, до завтра?
— До завтра, — машинально повторил Николя Бютен. — Где встречаемся?
— На ферме Сой. Там никого нет, хозяева оставили ключ под дверью.
— А что не здесь? — спросил бывший капитан, содрогнувшись, когда услышал название, напомнившее ему о последнем злодействе — убийстве Рабурдена.
— А то, что не нравятся мне в последнее время люди из "Черного голубя".
— Ладно, на ферме — так на ферме.
— Я там буду в десять часов, лошадь поставлю в стойло.
С этими словами Патриарх поднялся.
— С собой захвачу кувалду — куда как лучше, чем кинжал или нож. Раз — и готово. Тот даже пикнуть не успел.
— А мне, — равнодушно ответил бывший капитан, — лучше моего кинжала ничего не надо.
— Дело привычки, — сказал Патриарх.
И два бандита пожали друг другу руки.
Патриарх сел на свою тележку, а Николя Бютен зашагал через виноградники к Ла Бому. По дороге он думал:
"Ясное дело, Патриарх прав. Раз у господина Феро сто тысяч франков при себе, а мне он их не отдает — значит, готовит западню. Нет, тут долго думать нечего! Он сам виноват! "
Потом ему пришла в голову новая мысль:
"Но про меня ведь знают не только советник с племянником, а еще и моя свояченица. От нее-то как избавиться?"
И, подходя к дому, Николя Бютен обдумывал, как бы услать завтра из дома не только свояченицу, но и жену заодно.
"Если я их тут буду видеть, — размышлял он, — у меня, пожалуй, в последний момент духу не хватит. А на гильотину я не хочу".
XXI
Еще до полуночи Николя Бютен вернулся в Ла Бом.
Жена и свояченица его спать еще не ложились.
— Ох, — сказала Алиса, — а я уж беспокоиться начала.
— А что такое? — ответил Николя с улыбкой.
— Да как что — после вчерашнего-то, знаешь…
— Мало ли что вчера было, — сказал он, крепко обнял жену, поцеловал в лоб и продолжал: — Вчера на меня помраченье нашло, а сегодня рассудок вернулся. Долго я думал — и кое-что решил.
— Решил? — удивленно посмотрела на него мадам Бютен.
Он украдкой взглянул на мизе Борель, и взгляд его говорил: теперь мы с вами заодно, поддержите меня.
— Да что же вообще с тобой приключилось, милый? — спросила мадам Бютен.
— Я скрыл от твоей родни и от тебя свое настоящее имя.
Мадам Бютен и так мало что понимала, а тут прямо остолбенела.
— Так ведь без настоящего имени…
— Не обвенчают, хочешь сказать? Так, да не так. Я в Индии переменил имя, и англичане мне выдали настоящие документы на новое.
— Ничего не понимаю, милый…
— Так слушай, — печально сказал он. — В моей семье случилось когда-то большое несчастье…
— Ах, батюшки!
— Отец мой был в заговоре против императора и пал жертвой верности делу законного короля. Отца моего, — сказал он глухо, — звали капитан Фосийон, и ему отрубили голову на гильотине.
Мадам Бютен вскрикнула.
— Я любил тебя, — продолжал ее муж, — я умер бы с горя, если бы ты мне отказала. Поэтому я взял другое имя. Но тут началась моя пытка: я все время боялся, как бы ты не узнала правду. Этот мерзавец Рабурден так долго торчал тут потому, что он знал мою тайну.
— Ах, негодяй!
— А когда он уходил, — сказал Николя Бютен, — поведал ее одному из здешних.
— Боже мой! — прошептала молодая супруга и закрыла лицо руками.
— Вот тут-то я и решился, — закончил речь Николя. — Решил во всем тебе открыться.
Мадам Бютен бросилась мужу на шею:
— Ничего, ничего! Преступление твоего отца не постыдное; только душегубов да грабителей эшафот позорит. Милый мой, я люблю тебя! Какой ты дурачок, что сразу мне все не сказал!
Николя Бютен расцеловал жену.
— Все равно, — сказал он, — вы обе должны понять: оставаться тут я не хочу. Сейчас я от господина Феро; когда-то он требовал смерти для моего отца, но он славный человек и возместил моей бедной матери и бедной сестре то зло, что причинил от имени закона. Теперь господин Феро согласился купить у меня этот дом.
— Правда? — сказала мадам Бютен.
— И вот что я еще решил: вы с сестрой завтра утром отсюда уедете.
— В Сен-Максимен?
— Да.
— Без тебя?
— А я тут задержусь на пару дней, пока составят купчую.
— А мне больше ничего и не надо — только бы уехать отсюда, — сказала мадам Бютен. — Уж так плохо мне тут было в последние дни!
И она опять расцеловала мужа.
— Ну что, решено? — спросил он. — Едете завтра?
— Как скажешь, так и будет!
— Конечно, едем, — сказала мизе Борель.
Зять поглядел на нее, как бы говоря: "Ну что, довольны вы?"
* * *
И в самом деле на другое утро Николя Бютен проводил жену и свояченицу до парома Мирабо.
— Вы что, уезжать отсюда собрались? — спросил его Симон.
— Да нет, — ответил он, — дамы едут к родным на недельку, а я остаюсь. Мне вино в бутылки надо разливать.
Пока мадам Бютен махала на прощанье платком мужу, стоявшему на берегу и глядевшему вслед парому, Симон думал про себя:
"Чую, что он хочет бежать. Только я сейчас явлюсь в Ла Пулардьер. Господин Феро велел мне рассказывать, что случилось — вот теперь и не скажет, что я самое главное проморгал".
А Николя Бютен, когда паром пересек Дюрансу, шел домой с такой мыслью:
