Поздним вечером 2 июля разведгруппа старшего лейтенанта Пугача обосновалась на ночлег в подвале разрушенного дома в центре города. Задание было выполнено — основные точки сопротивления противника выявлены, связь с немногочисленными уцелевшими подпольщиками, которые завтра помогут нашим саперам разминировать крупные здания, установлена. При этом группа ухитрилась не потерять ни одного человека. Передав по портативной рации сведения своим, разведчики начали устраиваться на ночлег. Возвращение через линию фронта не предполагалось — зачем рисковать лишний раз?..
— Как думаете, товарищ старший лейтенант, — поинтересовался громоздкий, плечистый старшина по прозвищу Чуня, — завтра все закончится?
— Смотря что ты имеешь в виду, — весело ответил Пугач. — Если войну или свою жизнь, то сильно ошибаешься. А если фрицевское сопротивление в Минске, то прав как никогда. Помощи им ждать неоткуда, а у нас знаешь какая силища накоплена?.. Так что сдадутся как миленькие… Переспим тут ночку, а завтра наши подойдут…
Диалог разведчиков прервали чьи-то осторожные шаги. Кто-то тяжело, медленно ступал по битым камням, хрустя кирпичом и щебнем. Пугач, вскинув руку вверх, мягким кошачьим движением выхватил пистолет. По его знаку разведчики молча прижались к кирпичным стенам, словно растворились в них. «Неужели немцы все еще ведут прослушивание эфира и засекли нашу рацию?» — думал каждый из них, готовясь дорого продать свою жизнь.
В подвал спустился тяжело дышащий человек в форме офицера вермахта. На плечах он тащил еще одного. Пугач, молча шагнув вперед, сделал элегантную подсечку, после которой оба немца рухнули навзничь на камни. Один из них при этом довольно заковыристо высказал свое мнение о происходящем. Причем по-русски.
— Это ж как понимать? — изумился Пугач, переворачивая пленного лицом вверх. — Власовец?..
Пленный задержался взглядом на советских погонах и хрипло проговорил:
— Свой… Подкладку кителя распори аккуратно…
— Чего? — недоуменно спросил старшина. Но Пугач, нахмурившись, вынул небольшой складной нож и аккуратно распорол подкладку мундира прямо на пленном.
Некоторое время разведчики изучали испещренный текстом шелковый лоскут. Наконец Пугач кивнул и вернул документ.
— Здравия желаю… А это кто?..
— «Язык», — коротко ответил Крутиков, вставая с кирпичей. — Особо важный…
— А чего от него так коньяком разит? — принюхался Пугач.
— Так пьян же, сволочь, — со вздохом объяснил Крутиков. — Полгорода его на себе пер…
Штурм советскими войсками Минска возобновился на рассвете 3 июля. Во второй половине дня войска 3-й, 31-й и 11-й гвардейской армий в основном очистили город от оккупантов, хотя в отдельных местах бои шли до позднего вечера. План по варварскому уничтожению Минска захватчики привести в исполнение не успели. Им помешали местные патриоты, заблаговременно сообщившие советским саперам о заминированных зданиях и участках улиц.
Центр Минска торжествовал. На площади Свободы, название которой сегодня звучало по-особенному празднично, ликовали жители белорусской столицы. Пыльная броня танков была усыпана цветами.
На этой самой площади, где еще неделю назад Кастусь Зеленкевич стоял в рядах роты «Шума», теперь он, боец Красной Армии, вместе со своими товарищами праздновал победу — освобождение столицы родной Беларуси…
На минском телеграфе встретил освободителей лейтенант Константин Плескачевский. После предъявления мандата он вместе с задержанным им Крисом Хендерсоном был немедленно направлен в Управление контрразведки «Смерш» 1-го Белорусского фронта, где встретился с Крутиковым и Торнтоном. Хендерсон, похоже, смирился с полным провалом своей миссии и вел себя спокойно и с достоинством. А вот Торнтон так и не смог понять, что же с ним произошло и каким образом он из кабинета Дома правительства, где обнаружилсь столько коньяка, оказался у русских…
Кен Оукли сдался советским войскам сам, не оказывая сопротивления. На допросе в «Смерше», почему он решил так поступить, Оукли долго молчал, а потом ответил:
— Ваш офицер спас мне жизнь. Он был настоящий джентльмен. Как же я мог иначе поступить после этого?..
Вечером этого же дня генерал-майоры Стюарт Мензис и Колин Габбинз приехали на Даунинг-стрит, 10. Премьер-министр Великобритании встретил их неожиданно по-домашнему, в своей любимой «сирене» — так он называл костюм, в котором занимался живописью. В комнате ощутимо пахло коньяком.
— Составите компанию? — оживленно спросил Черчилль. — В конце рабочего дня не помешает расслабиться, по-моему.
— Клянусь честью, это был самый тяжелый рабочий день в моей жизни, сэр, — подавленно произнес Мензис, глядя в пол.
— И в моей, — угрюмо добавил Габбинз.
Черчилль сам, не прибегая к помощи слуги, налил коньяку в рюмки, поставил перед шефами разведки и махнул рукой, приглашая их сесть.
— Для начала выпьем. Ваше здоровье, джентьмены!
Осторожно пригубив, генералы одновременно поставили едва початые рюмки на стол. Черчилль же с удовольствием, смакуя аромат, выпил свою порцию коньяка до дна.
— Божественно, — с удовольствием проговорил он. — Сталин присылает мне особенную марку, ее не продают больше нигде в мире. Эти армяне делают превосходные напитки!
— Осмелюсь доложить, сэр, — осторожно начал Мензис, — что операцию «День «Б» следует считать завершенной. Сегодня русские заняли Минск. А сигнала, который мы так ждали все это время, так и не прозвучало…
— Это может означать одно из двух, — подхватил Габбинз, — или наши парни погибли, так и не добравшись до Минска и не выйдя на контакт с Латушкой, или же все это они сделали, но обеспечить ему эфир не смогли…
— В любом случае немцы, попади в их руки наши ребята, раструбили бы об этом на весь мир, — добавил Мензис, — но ведомство доктора Геббельса об этом помалкивает.
— …и это свидетельствует об одном — даже если наши ребята оказались в гестапо, они не раскололись, — договорил Габбинз.
Оба точно отрепетировали свои партии и теперь ждали ответного хода Черчилля. Премьер молчал, прикрыв глаза и слегка двигая нижней челюстью, словно продолжая наслаждаться вкусом армянского коньяка.
Пауза явно затягивалась. Мензис с Габбинзом переглянулись. Кашлянув, шеф МИ-6 осторожно произнес:
— Я целиком и полностью разделяю ваши эмоции, сэр. Провал операции действительно неутешителен… Но смею заметить, что, даже в случае удачного выхода Латушки в эфир, операция по введению независимой Белоруссии в войну сильно осложнилась бы тем, что обещанные 30 тысяч бойцов тамошней армии в итоге оказались фикцией.
