Выглядывая в окошко, они видели, как мимо лачуги, в которой они спрятались, проходят солдаты, вооруженные алебардами, во главе с сержантом-испанцем.
* * *
Оставив позади себя замок Святого Ангела и Ватиканский дворец, беглецы запутались в темном лабиринте Трастевере.
В кривых улочках этого квартала на правом берегу Рима Фульвио надеялся отыскать брошенный жителями домик, где можно спрятать женщин, подыскать им какую-нибудь одежду и хорошенько поразмыслить о том, как пробраться в замок Святого Ангела. Нечего и думать о потайном подземном ходе из Ватикана. Назад вернуться невозможно.
На площади Святого Петра наемники, взбешенные тем, что их провели, наверняка энергично разыскивают лже-ландскнехтов и двух женщин, похищенных у них.
Первая часть плана осуществилась так, как и была задумана Фульвио: ведь армия рейтаров не могла находиться повсюду одновременно. Около портика с колоннами беглецы спешились. Спрятав лошадей в сарай, они торопливо вошли в какую-то нищенскую лачугу, которая явно не вызвала интереса у грабителей. Внешний вид ее был так жалок, что ни одному мародеру не пришло бы в голову искать в ней сокровищ.
На ощупь, не смея зажечь огонь, Фульвио и Паоло обнаружили там среди плошек и прочей рухляди дурно пахнущие нищенские лохмотья.
Нищество в Риме было весьма прибыльным делом, и беглецы, судя по всему, нашли прибежище в логове одного из таких нищих.
Одеваясь в лохмотья, Зефирина заметила, что Фульвио не смог отказать себе в желании взглянуть на ее наготу, мерцавшую в слабом лунном свете.
«Выберемся ли мы когда-нибудь из этого ада?» – подумала Зефирина.
– Что-то сталось с бедным Цезарем? – прошептала Зефирина.
– Я думаю, он из этого выберется, тем более что именно он помог нам отыскать вас, – ответил Фульвио. – Я заметил его перед Сикстинской капеллой. Поэтому мы с Паоло и смогли подготовить ваше похищение… Похищение сабинянок! – договорил Фульвио, склонившись к молодой женщине.
Сердце Зефирины заколотилось. Она только не могла понять, отчего: то ли из-за опасности, то ли потому, что Фульвио сильно сжал ее руку.
– Кто идет?
Сержант поднял факел над головой.
– Друг!
Патруль остановил двух ландскнехтов, ограбивших церковь, судя по дароносицам, которыми оба были нагружены.
– Друг-то, может, и друг, но вы должны назвать пароль, – сухо возразил сержант.
– Золотое руно!
– Этот пароль был вчера.
Один из ландскнехтов повернулся к другому.
– Ганс… ты того, знаешь?
– Бурбон и Аларкон!
– Это было позавчера… Целься! – приказал сержант. Его люди нацелили на грабителей аркебузы.
– Э… постойте, командир… Мы верные солдаты императора… вы совершаете ошибку.
– Пароль, да поживее, иначе мои ребята сейчас изрешетят вас, – пригрозил сержант.
– Мы знали… клянусь… Готфрид, ну вспомни.
– Эску… потом что-то там такое и аль… Ох, проклятье.
– Эскуриал и Алькасар… Ведь так, сержант?
Тот, кого звали Гансом, с облегчением вытер пот со лба.
– Ваше счастье, что память к вам вернулась, вы дешево отделались, парни.
Офицер сделал знак своим людям опустить аркебуза. Грабители собрали дароносицы, рассыпавшиеся по земле.
– Но что все-таки происходит, сержант? Мы честные солдаты… Коннетабль обещал нам свободную наживу… Мы что, больше не имеем на это права?
– Можете красть сколько вам влезет, но у нас есть приказ разыскать двух фальшивых ландскнехтов с двумя женщинами и доставить их по возможности живыми в штаб-квартиру… Тем, кто их поймает, назначено большое вознаграждение.
– Да ну!
– 2000 дукатов!
Голос сержанта удалялся по направлению к башне Ангилларо.
Беглецы с облегчением вздохнули. Но тут, к несчастью, спрятанные в сарае лошади заржали. Патруль немедленно вернулся назад.
– Наверняка кто-то прячется в этих домишках! – крикнул сержант. – Обшарьте все до последнего угла! Выкурите их оттуда, как крыс!
Рукоятками алебард и прикладами аркебуз солдаты принялись высаживать двери. Внутрь домов они швыряли горящие факелы. Из некоторых домов послышались крики женщин и плач детей.
Пасмурный день занимался над Римом. Огонь пожаров разгорался уже над кварталом Трастевере.
Надо было действовать быстро и при этом не привлекать к себе внимание.
– Разделимся на две группы, Паоло, надо постараться выбраться по Виа Аурелиа Антика. Постараемся где-нибудь понадежнее спрятать женщин, а сами вернемся во что бы то ни стало в замок Святого Ангела… Ну, удачи вам.
Распорядившись так, Фульвио надел поверх своей одежды нищенские лохмотья. Морщась от тошнотворного запаха, он молил Бога только о том, чтобы тот, чьей рванью он воспользовался, не был прокаженным.
Паоло сделал то же, что и его хозяин.
Дверь их лачуги разлетелась вдребезги в тот момент, когда четверо беглецов выскочили с противоположной стороны в маленький палисадник и помчались сквозь лабиринт нищих лачуг. Паоло и Карлотта свернули чуть влево, к западу, Фульвио и Зефирина вправо, к востоку.
– Сюда… сюда! – закричал сержант, заметив силуэты.
Послышались выстрелы из аркебузы. Вскочив на преградившую дорогу стену, Фульвио протянул руку Зефирине, чтобы втащить ее за собой. В эту минуту пуля попала ему в левое плечо, и он зашатался. С лицом, искаженным от боли, он все-таки поднял Зефирину, и они оба спрыгнули по другую сторону стены.
– Фульвио, вы ранены…
На груди у него расплылось пятно крови. С трудом дыша, Фульвио прошептал:
– Быстрее, Зефирина, я знаю место, где мы можем спрятаться…
* * *
На рассвете черные тучи затянули небо.
Зефирина и Фульвио попали на заброшенное кладбище. Князь потерял много крови. Он с трудом шел. Зефирина поддерживала его, но Фульвио всем телом навалился на ее плечо. Стиснув зубы, она продолжала идти вперед, превозмогая усталость.
– Я должна сделать вам перевязку, – прошептала она.
– Не сейчас, позже, – выдохнул князь.
Подбородком он указал ей на вход в подземелье за часовней. Со стороны это был небольшой земляной холмик, на котором росли полевые цветы.
Фульвио и Зефирина оказались на кладбище не одни. Несколько нищих, в таких же лохмотьях как и они, мелькнув среди могил, куда-то потом исчезали как по волшебству. Под насыпным холмиком находилась лестница, скрытая от глаз посторонних колоннадой портика. Лестница вела вниз, под землю.
– Катакомбы! – прошептала Зефирина.
Фульвио в ответ только кивнул.
– Ребенком я здесь часто играл к огорчению моего воспитателя.
Он кусал губы, чтобы не стонать от боли.
– Это очень старые карьеры, и я не думаю, что испанцы знают об их существовании.
