Пошатываясь и обхватив одной рукой шею Зефирины, Фульвио увлек молодую женщину в глубину карьера.
Многочисленное племя бездомных, нищих и попрошаек нашло себе прибежище в катакомбах. Несколько факелов, расставленных на большом расстоянии друг от друга в бесконечных подземных коридорах, освещали их тени.
– Люцерны!
Зефирина вспомнила слово, обозначавшее вечернюю церковную службу первых христиан, которая проводилась в ночь с субботы на воскресенье.
Казалось, Фульвио знал, в каком направлении идти. Дыхание его стало хриплым, а он все шел по запутанным коридорам и щупальцеобразным галереям, которые на взгляд новичка расходятся в самых разных направлениях.
Зефирина начинала понимать, что сеть подземных ходов, казавшаяся беспорядочной, создана по строгому звездообразному плану и охватывает огромные пространства.
Зефирина подняла с пола смоляной факел. Теперь, если бы не рана Фульвио, они могли бы двигаться быстрее.
Катакомбы под Виа Аурелиа были многоярусными. По прикидкам Зефирины, глубина их должна была составлять около шестидесяти футов. Иногда, наткнувшись на перепуганных нищих, она со страху отскакивала в сторону. Впрочем, из-за их дурно пахнущих лохмотьев нищие в катакомбах не обращали на них никакого внимания. Мало-помалу Зефирина освоилась в подземелье. Так же, как и ее некогда могущественный муж, княгиня Фарнелло была теперь всего лишь беглянкой, вступившей на путь первых христиан.
Прошагав довольно долго, они вышли в крипту – небольшое сводчатое помещение. В нишах крипты высились один над другим, точно соты в улье, украшенные скульптурными изображениями саркофаги. За этим небольшим залом последовали другие. Это были, как поняла Зефирина, подземные часовни. В некоторых из них были воздвигнуты мраморные алтари. Кое-где на стенах сохранилась роспись с изображением птиц, амуров и изящных орнаментов.
«Живописцы катакомб… Художники, которых людское безумие вынудило покинуть свежий воздух и дневной свет».
Внезапно Зефирина вскрикнула. Поглощенная своими мыслями, она не заметила сделанное в рыхлом полу углубление, переполненное человеческими скелетами и черепами.
– О, Фульвио! – простонала молодая женщина.
– Ничего не бойтесь, это всего лишь кости мучеников… Пойдемте.
При этих словах Фульвио зашатался и, наверное, упал бы, если б Зефирина не поддержала его.
– Прошу вас, остановимся здесь, – взмолилась она.
– Я… думаю… действительно… надо, – согласился Фульвио.
Его ноги отказывались идти. Зефирина помогла ему опуститься около одного из саркофагов.
– Позвольте, я посмотрю.
Зефирина приблизила факел к ране. С большой осторожностью она раздвинула лохмотья, потом распахнула камзол. Она постаралась сохранить на лице бесстрастное выражение. Кровь струилась из большой раны под ключицей.
– Надо бы… снять доспехи, – с трудом произнес Фульвио.
– Боже мой, у меня же нет ничего, чтобы перевязать вам рану, – с отчаянием воскликнула Зефирина.
Слабеющей ладонью Фульвио коснулся ее руки:
Уходите, Зефирина… Если будете идти все время на запад, у вас будет шанс… Вы созданы, чтобы жить… Жить…
Слова отняли у Фульвио последние силы. К глазам Зефирины подступили слезы. Зубами оторвав от своей относительно чистой рубашки кусок ткани, она прижала комок к ране, чтобы остановить кровотечение.
От сильной боли голова Фульвио откинулась назад.
– Фульвио… – заплакала она.
Леопард потерял сознание. Зефирина впала в отчаяние. Если она будет бездействовать, если срочно не призовет кого-нибудь на помощь, он умрет.
Ужас положения, в котором она оказалась, потряс ее. Затерянная глубоко под землей, в катакомбах, которых она не знала, не представляла, куда идти. Он сказал, на запад… Но где здесь запад?
«Мне ничего не остается, как ждать смерти вместе с ним», – решила Зефирина.
Прижимая голову Фульвио к своей груди, она погрузилась в размышления.
К чему продолжать борьбу? Их судьба предопределена, и судьба эта трагическая. Фульвио, потерявший столько крови, угаснет у нее на руках, а она, блуждая по лабиринту, сложит свои кости рядом с костями мучеников, приняв самую страшную смерть – от голода.
Факел начал потрескивать. Огонь грозил вот-вот погаснуть.
Драматизм ситуации усугублялся тем, что вот-вот наступит полный мрак. Зефирина стала всхлипывать. Она вдруг снова почувствовала себя ребенком, который от горя призывает на помощь самых близких ему когда-то людей: няню Пелажи и папашу Коке, убитых доньей Герминой, любимую лошадь Красавчика, отца Роже де Багателя.
«Милый папочка, если бы вы видели вашу Зефирину… и вы, Бастьен… Гаэтан».
Зефирина корила себя, что не была добра с ними. Она всем приносила несчастье и теряла тех, кто любил ее.
Горько разрыдавшись, Зефирина склонилась над неподвижно лежащим мужчиной.
– О, Фульвио… я люблю вас.
Она коснулась своими губами его губ и вздрогнула. Находясь в бессознательном состоянии, князь едва ощутимо ответил на ее поцелуй.
Неожиданно для самой себя Зефирина встала. Слезы на глазах высохли. Фульвио прав. Она хочет жить, любить, спасти этого человека, своего мужа.
«Нострадамус, дорогой мой друг, подумай обо мне! В череде ужасных событий я потеряла звезду Давида, которую вы мне подарили… Но я молю вас, направьте меня».
Закрыв глаза, Зефирина изо всех сил призывала на помощь мага из Салон-де-Прованса.
Может быть, и вправду ее мысли донеслись до молодого человека, работавшего у себя в кабинете?
Никакого ответа в катакомбы не пришло. Но на Зефирину снизошло великое успокоение.
Со всей решимостью она освободилась от ухватившихся за ее пояс рук. И тут же ей стало не по себе: казалось, глаз Фульвио смотрит на нее с упреком.
Может быть, он боялся, что она послушает его и сбежит?
– Фульвио, я иду поискать помощь, – зашептала Зефирина. – Держитесь, я вернусь…
Слышал ли он ее? Во всяком случае, он вздохнул и закрыл свой единственный глаз. А если Фульвио был еще способен думать, не решил ли он, что Зефирина покинула его? Она оторвала от рубашки полоски ткани и заново перевязала рану. Затем прижала голову к его груди. Сердце Фульвио бьется слабо, но равномерно.
Зефирина встала и, взяв в руки факел, сделала несколько шагов в сторону.
Но она заколебалась. Как трудно уйти так сразу, Оглянувшись, она посмотрела на большое распростертое тело. И образ запечатлелся в ее мозгу. Потрескивая последними искрами, факел окончательно погас.
Все, теперь полная темнота. Зефирина должна была бы выть от страха, но, по неведомо какому чуду, она воспринимала это без паники. Двигаясь вдоль стены, она вышла в коридор.
