Я поцеловал и вложил в этот поцелуй все свое искусство. Разбойник словно оцепенел. Пока он стоял надо мной как парализованный, я вытащил кинжальчик из-под одежды, и его острие мягко скользнуло между пятым и шестым ребрами разбойника. Тот заорал, но я заглушил вопль своими губами, поворачивая клинок в сердце, пока судорога не прошла по телу и он совершенно не обмяк. Затем разбойник свалился на землю рядом со мной.
Я быстро осмотрелся. За те несколько мгновений, пока я избавлялся от своего воздыхателя, судьба маленького отряда вокруг алтаря явно ухудшилась. В ряду появились бреши. Двое воинов пали, а Амсет был ранен. Он перебросил меч в левую руку, так как правая бессильно висела, истекая кровью.
С огромным облегчением я увидел, что Тан еще невредим и даже смеется от дикой радости, орудуя мечом. Однако он слишком долго не захлопывает ловушку. Вся шайка сорокопутов уже собралась на площади, они выли и лаяли вокруг него, как гончие вокруг леопарда, взобравшегося на дерево. Несколько минут – и маленький храбрый отряд погибнет.
На моих глазах Тан убил еще одного врага прямым колющим ударом в горло, затем, выдергивая меч, отступил назад. Он вскинул голову и издал рык, который эхом прокатился по всей площади:
– Синие, ко мне!
В то же мгновение все скрючившиеся на земле «рабыни» вскочили на ноги и сбросили свои длинные одежды. С мечами наготове они напали на орду разбойников сзади. Нападение застало врага врасплох, более сотни сорокопутов пали от мечей стражи, прежде чем успели опомниться. Однако стоило им повернуться лицом к новой опасности, как за спиной оказался Тан со своим маленьким отрядом.
Разбойники дрались храбро – я должен признать это. Хотя уверен, что силы придавал им ужас, а не мужество. Однако ряды их были слишком тесны, что мешало свободно пользоваться мечом, а противником были лучшие войска Египта, а значит, и всего мира.
Некоторое время они держались. Потом Тан снова зарычал в гуще битвы. На долю секунды мне показалось, что это очередной приказ, а затем я узнал первую строчку боевого гимна стражи. Хотя я часто слышал, как люди с благоговейным ужасом рассказывали, будто синие всегда поют в разгаре битвы, не верил в это. Теперь же сотня сражающихся подхватила эту песню:
Мы – дыхание Гора,
Знойный ветер пустыни,
Наши мечи – серпы,
Жатва – кровавый бой…
Их мечи ударяли о мечи врагов в такт песне, словно молоты по наковальням подземного царства. Сорокопуты дрогнули при виде такой надменной ярости, битва вдруг превратилась в резню.
Я видел, как стая диких собак окружает и рвет на части стадо овец. Это было еще хуже. Некоторые сорокопуты бросали мечи на землю и падали на колени, прося пощады. Но пощады не было. Остальные пытались пробиться к воротам, а стражники преграждали им путь.
Я плясал вокруг дерущихся и кричал Тану, стараясь заглушить шум битвы:
– Останови их! Нам нужны пленные!
Тан не слышал меня, а может, просто не обращал внимания на мои мольбы. С веселой песней на устах, с Кратом по левую руку и Ремремом по правую он бил врага. Борода его намокла от брызг крови из ран убитых им людей, а глаза жили на окровавленной маске лица. Они сверкали безумием, которого я в них никогда раньше не видел. О, веселая Хапи, какие же силы давал ему крепкий напиток битвы!
– Прекрати, Тан! Не убивай всех!
На этот раз он услышал меня. Я увидел, как безумие угасло в его глазах. Тан снова овладел собой:
– Щадите тех, кто просит пощады!
Стражники подчинились, но под конец из тысячи сорокопутов уцелело не более двухсот. Побросав оружие на окровавленные плиты двора, они молили о милосердии.
Некоторое время я ошеломленно смотрел на побоище. Затем краем глаза заметил какое-то движение.
Шуфти понял, что не может скрыться через ворота. Он бросил свой меч и побежал к восточной стене двора неподалеку от того места, где я стоял. Здесь стена была разрушена сильнее, чем в остальных местах, и обвалилась на половину своей высоты. Обломки саманных кирпичей образовали крутой склон, и Шуфти начал карабкаться по нему, то и дело скользя и падая, но все-таки довольно быстро приближаясь к вершине стены. Казалось, я один заметил его бегство. Стражники обезоруживали пленных, а Тан стоял ко мне спиной и руководил сбором разбитых врагов.
Недолго думая, я наклонился и поднял половинку кирпича. Когда Шуфти взобрался на вершину стены, я изо всей силы бросил в него кирпич. Он глухо ударил в затылок с такой силой, что разбойник упал на колени, а затем предательская кучка мусора подалась под ногами – и оглушенный Шуфти скатился вниз в облаке пыли и растянулся на земле рядом со мной.
Я набросился на него, оседлал и приставил острие кинжала к горлу. Он уставился на меня единственным глазом, который словно остекленел после удара кирпичом.
– Лежи тихо, – предупредил я его, – или я выпотрошу тебя, как рыбу.
Я потерял шарф и головной убор, и теперь волосы мои рассыпались по плечам. Шуфти узнал меня, и в этом не было ничего удивительного. Мы с ним часто встречались, но при других обстоятельствах.
– А, евнух Таита! – пробормотал он. – А вельможа Интеф знает, чем ты тут занимаешься?
– Скоро узнает, – заверил я его и кольнул в шею так, что он застонал, – но не ты сообщишь ему об этом.
Не отводя кинжала от его горла, я позвал двух ближайших стражников. Они схватили разбойника, перевернули лицом к земле, связали руки за спиной крепкой пеньковой веревкой и утащили прочь.
Тан видел, как я поймал Шуфти, и теперь шел ко мне, перешагивая через убитых и раненых.
– Хороший бросок, Таита! Ты ничего не забыл из моих уроков. – И так сильно хлопнул меня по спине, что я пошатнулся. – Тебе предстоит много работы. Четверых наших убили и по крайней мере дюжину ранили.
– А как быть с их лагерем? – спросил я, и он непонимающе уставился на меня:
– Каким лагерем?
– Тысяча сорокопутов не могут появиться из песка пустыни, как весенние цветы. У них наверняка были вьючные животные и рабы. Они должны быть где-то неподалеку. Их нельзя упускать. Никто не должен спастись и пустить слух о сегодняшней битве. Никому нельзя позволить добраться в Карнак и рассказать там, что ты жив.
– Милостивая Исида, ты прав! Но как же мы их найдем? – Очевидно, Тан еще не оправился после горячей битвы. Я иногда спрашиваю себя, что он делал бы без меня.
– Мы найдем по следу, – нетерпеливо объяснил я. – Тысяча пар ног проложила такую дорогу, по которой мы без труда сможем пройти.
Его лицо прояснилось, и он позвал Крата с другого конца двора.
– Возьми пятьдесят человек. Отправляйся с Таитой. Он выведет тебя к лагерю разбойников.
– А раненые? – возразил было я. По-моему, одной битвы в день для меня достаточно. Но Тан отмел мои возражения.
– Ты лучший следопыт среди нас. Раненые могут подождать. Мои негодяи – ребята крепкие, как недожаренная говядина. Мало кто из них помрет, не дождавшись твоего возвращения.
Как я и говорил, поиски лагеря разбойников оказались совсем несложным делом. В сопровождении Крата и пятидесяти воинов я обошел холмы вокруг города и позади первой гряды нашел широкий след, оставленный сорокопутами на пути к храму. Мы трусцой побежали по этому следу и не дальше чем через милю, поднявшись на холм, увидели перед собой лагерь в неглубокой долине. Мы застали их врасплох. Ослов и женщин охраняли не более двадцати человек, которых воины Крата перебили разом. На этот раз я не успел спасти пленных. Оставили в живых только женщин, и, как только лагерь был захвачен, Крат позволил своим людям воспользоваться традиционной наградой победителей.
Женщины показались мне довольно хорошенькими для спутниц разбойников. Лица некоторых были даже красивы. Они достаточно благородно подчинились ритуалу побежденных. Я слышал, как они смеялись и шутили, пока стражники разыгрывали их между собой на костях. Профессия маркитантки при шайке сорокопутов – не самое приятное занятие, и я сомневаюсь в том, что среди них нашлась бы нежная девственница. Одну за другой стражники брали их за руки и, как новые хозяева, отводили за ближайшую груду осыпавшихся скал, где без особых церемоний задирали юбки.
