Новая луна появляется после смерти старой, весна следует за зимой, и никто из этих дам не проявил особой печали по бывшим мужьям. Возможно, именно тогда, в пустыне, возникли новые союзы, которые будут жить долго под солнцем.
Что касается меня, стадо вьючных ослов и их ноши показались мне более привлекательными. Животных было около ста пятидесяти, и большей частью это были крепкие и здоровые твари, за которых можно получить приличную сумму на рынках Карнака или Сафаги. Я прикинул, что мне, пожалуй, будет причитаться доля сотника при дележе добычи. В конце концов, я уже потратил довольно много средств из своих личных сбережений на это предприятие и имею полное право на определенную компенсацию. Надо будет серьезно поговорить об этом с Таном. От него можно ожидать сочувствия, у него щедрая душа.
Солнце уже село, когда мы вернулись в город Галлала, ведя в поводу захваченных животных, навьюченных добычей, и сопровождаемые толпой женщин, успевших привязаться к своим новым мужьям.
Одно из небольших разрушенных зданий у колодцев превратили в полевой лазарет. Там я и проработал всю ночь при свете факелов и масляных ламп, латая раны воинов. Как обычно, я не мог не восхищаться их стойкостью, так как многие раны были серьезными и очень болезненными. Тем не менее я потерял одного из своих пациентов до восхода солнца. Амсет погиб от потери крови – ему перерезало артерию на руке. Если бы я занялся его раной сразу после боя, а не отправился в пустыню, мог бы спасти его. Хотя ответственность лежала на Тане, меня охватило горестное чувство вины: эту смерть я был в силах предотвратить. Однако за остальных пациентов я не беспокоился: они быстро поправятся, и раны их заживут. Все были здоровыми и сильными людьми.
Раненых сорокопутов не было. Им отрубили головы прямо на поле боя. Как врача меня всегда тревожил вековой обычай добивать раненого врага. Однако и в этом есть определенная логика: зачем победителю тратить силы на выхаживание покалеченного врага? За него вряд ли можно получить приличную сумму на рынке рабов, а если он оправится полностью, не станет ли в один прекрасный день снова бороться против вас с оружием в руках?
Я работал всю ночь, и только глоток вина и несколько горстей пищи, съеденных немытыми окровавленными руками, поддерживали мои иссякающие силы. Однако отдохнуть мне так и не пришлось. Тан послал за мной, как только рассвело.
Пленных сорокопутов держали под стражей в храме Беса. Они сидели на корточках вдоль северной стены со связанными за спиной руками, а стражи расхаживали между ними.
Когда я вошел в храм, Тан подозвал меня к себе. Он стоял в дальнем углу с группой помощников. Я еще не снял платья жены ассирийца, поэтому, приподняв подол забрызганных кровью юбок, осторожно направился к нему по усыпанному трупами и обломками оружия двору храма.
– Существует тринадцать кланов сорокопутов. Ты сам говорил мне об этом. Правда, Таита? – спросил Тан, и я кивнул ему. – В каждом клане свой князь. Шуфти мы захватили. Давай посмотрим, не узнаешь ли ты других князей среди собравшихся здесь прекрасных, благородных людей. – Он показал мне рукой на пленных и усмехнулся. Потом взял меня под руку и повел вдоль рядов разбойников.
Мое лицо скрывало покрывало, чтобы никто из пленных не узнал меня. Я оглядывал каждого, проходя мимо, и узнал двух князей. Ахекку возглавлял южный клан, свирепствовавший на землях вокруг Асуана, Элефантины и первого порога, а Сетек орудовал севернее. Он был князем Ком-Омбо.
Очевидно, Шуфти сумел собрать всех, кто только успел прийти к нему за столь короткое время. Среди пленных были члены почти всех кланов разбойников. Я указал на главарей, хлопнув по плечу, и стражники оттащили их в сторону.
– Ты уверен, что никого не пропустил? – спросил Тан, когда мы прошли вдоль ряда разбойников.
– Как могу я быть уверенным? Я же говорил тебе, что не видел всех князей.
Тан пожал плечами:
– Трудно было надеяться поймать всех пташек одним броском сети. Можно считать, что нам повезло, если поймали сразу троих. Теперь давай осмотрим головы. Может, нам повезет еще раз и мы найдем еще кого-нибудь среди убитых.
Такое отвратительное занятие повлияло бы и на менее утонченный желудок, чем мой, однако человеческая плоть, живая или мертвая, – привычный товар для меня. Мы беззаботно сидели на ступенях храма и наслаждались завтраком, а стражники приносили головы, держа их за окровавленные волосы, и показывали нам. Языки болтались между бессильных губ, и пыль покрывала остекленевшие глаза, смотревшие в мир иной, куда направлялись их души.
Аппетит у меня был великолепный, так как я очень мало ел за последние два дня. Я буквально пожирал вкуснейшие пироги и фрукты, которыми снабдил нас Тиамат, и указывал Тану на головы тех, кого узнал. Среди убитых было по меньшей мере двадцать обычных грабителей, с кем я встречался по делам вельможи Интефа, но только один из покойников был князем сорокопутов. Это был Нефер-Тему из Кены, младший представитель этого подлого братства.
– Итого четыре разбойника, – удовлетворенно проворчал Тан и приказал поставить голову Нефер-Тему на вершину пирамиды черепов, сооруженной перед колодцами Галлалы. – Итак, мы уже посчитались с четырьмя сорокопутами. Нам осталось найти еще девятерых князей. Давай-ка зададим несколько вопросов нашим пленным.
Он стремительно поднялся, и я, торопливо проглотив остатки завтрака, неохотно последовал за ним обратно в храм Беса.
Хотя именно я объяснил Тану, почему необходимо получить осведомителей из всех кланов, и сам предложил ему как следует вербовать их, теперь, когда настало время действовать, меня охватило чувство вины и раскаяния. Одно дело – предложить беспощадную расправу, а другое – участвовать в ней.
Я попытался было отговориться, сказав, что раненые в походном лазарете нуждаются в моей помощи, однако Тан весело отмахнулся:
– Брось, Таита, свои угрызения совести. Ты будешь рядом со мной во время допроса, чтобы убедиться, не пропустил ли ты кого-нибудь из своих друзей.
Допрос был скорым и безжалостным. Таким, я полагаю, он и должен был быть в соответствии с характером людей, с которыми мы имели дело.
Вначале Тан вскочил на каменный алтарь Беса и, подняв в руке соколиную печать, с усмешкой посмотрел сверху вниз на пленных. От этой усмешки холодок прошел по их спинам, хотя они и сидели под прямыми лучами жаркого солнца пустыни.
– Я, облаченный властью соколиной печати фараона Мамоса, говорю его голосом, – мрачно произнес Тан, высоко подняв статуэтку. – Я ваш судья и ваш палач.
Он остановился на мгновение и медленно обвел взглядом поднятые вверх лица разбойников. Они отворачивались, встретив его глаза. Никто не мог выдержать пронзительного взгляда.
– Вас захватили на месте грабежа и убийства. Если кто-либо из вас может отрицать это, пусть встанет передо мной и объявит о своей невиновности.
Он подождал. Нетерпеливые тени стервятников пересекали двор храма.
– Говорите же, невиновные. – Тан поднял глаза на кружившихся в небе птиц с гротескными розовыми лысыми головами. – Вашим братьям не терпится начать пир. Не заставляйте их ждать.
По-прежнему никто из разбойников не издал ни звука и даже не пошевельнулся. Тан опустил соколиную печать.
– Ваши действия, о которых свидетельствуют все присутствующие, обвиняют вас. Ваше молчание подтверждает обвинение. Вы виновны. Именем божественного фараона я выношу вам приговор. Приговариваю вас к смерти через обезглавливание. Ваши головы будут выставлены на шестах вдоль караванного пути. Увидев ваши ухмыляющиеся черепа у дороги, все законопослушные путники поймут, что сорокопут встретился с орлом. Они поймут, что век беззакония прошел на нашей земле и мир вернулся в Египет. Я все сказал. Фараон Мамос кончил.
Тан кивнул. Стражники подтащили первого пленного к алтарю и поставили на колени.
– Если ты правдиво ответишь на три вопроса, тебе сохранят жизнь. Ты поступишь в мои войска стражи и получишь довольствие и права воина. Если ты откажешься отвечать на вопросы, приговор будет приведен в исполнение. – Он сурово посмотрел сверху вниз на пленного. – Первый вопрос: к какому клану ты принадлежишь?
