в целом отношение к ней не меняется.
— А что, вы не справитесь? Юаньские инженеры могли, — ледяным убийственным тоном ответил Оюан. — Но, с другой стороны, они были сэму из Хорезма и Хорасана. В западных ханствах, несомненно, лучше разбираются в технике.
Над головами к озеру с писком пронеслась стайка летучих мышей.
— Я не сказал, что это невозможно, — сухо парировал Цзяо. — Полагаю, те инженеры использовали опорные балки в ходе земляных работ, а уже пройденные отрезки укрепляли кирпичом. И еще: у них должны были быть насосы, чтобы осушать землю… но это адский труд.
— Что до работы, к счастью, мои воины — рекруты. В отличие от его людей, — Оюан не удостоил Чжу взглядом, — они привыкли к суровому обращению. Прикажите им копать, и они будут копать.
— Одного туннеля не хватит, — сказала им Чжу. — Нужно несколько. Чтобы взять власть над городом, надо забросить туда одновременно много людей. И еще — надо, чтобы никто не понял, чего наши армии рассиживаются под стенами без дела. Может, взять твое войско, и пусть для вида строят осадные машины… — Она повернулась к генералу. — Сколько времени нужно, чтобы возвести метательные машины? Вроде тех, что были в Бяньляне?
Оюан поморщился как от боли, и она поняла: вспомнил смерть Эсень-Тэмура. Кожаные наручи скрывали рану, нанесенную сыном генерала Чжана, но Чжу заметила, как генерал стиснул раненую руку побольней. Наконец он ответил ей, будто издалека:
— Полмесяца, если материалы уже заготовлены. Но можно накинуть еще две недели на неопытность и неумение.
Чжу было все равно, как Оюан справляется с эмоциями, лишь бы дело делалось. Она резко сказала:
— Значит, надо любой ценой преодолеть неумение. Инженер Цзяо! Не жалейте усилий. Необходимо, чтобы эти туннели были готовы через месяц.
Их троица заранее отправилась к городу на разведку. Обратный путь до армии Оюана, которая медленно продвигалась к городу вдоль озера Тай, был долог. Не успели они добраться до ночного лагеря, как следы, по которым они возвращались, смешались с чужими и вывели их на гонца, скачущего в том же направлении.
— У тебя донесение от генерала Сюй? — окликнула его Чжу властным голосом и пришпорила лошадь, нагоняя гонца. — Мы уже здесь, можешь отдать письмо прямо…
Кони поравнялись, перед Чжу мелькнуло ошарашенное лицо гонца — понял, кто его окликнул. Она не успела среагировать — всадник развернул коня и галопом умчался в ночь.
— Ну что ж… — сказала Чжу, глядя вслед затихающим копытам. При свете дня Оюан, наверное, смог бы догнать беглеца и сбить наземь. Но не сейчас. Она сыронизировала:
— Каковы шансы, что это и вправду гонец от Сюй Да, просто он внезапно понял, что забыл письмо дома, и со стыда решил утопиться в озере Тай?
Или, что более вероятно, в лагере Оюана завелся шпион. Чжу вызвала в памяти образ гонца, ища зацепку в мимолетном впечатлении. Конь был в мыле… А вот одежда — казалась ли она запыленной, как от многих дней езды?
Если да, то вестник издалека. И это исключает Мадам Чжан из списка подозреваемых, пусть даже в данный момент ее крайне интересует, что задумали Чжу с Оюаном. Тогда, значит, гонец из Юани? Чжу не порадовала мысль, что Главному Советнику может быть известно об их делах больше, чем им — о его. Если выяснится, что они планируют взять Пинцзян приступом, вряд ли он попытается отвоевать восточное морское побережье, как планировал. Останется в Даду и будет готовиться к обороне.
А если у него будет фора по времени, еще и союзников найдет, чего доброго.
Ну нет, подумала Чжу. Такого допустить нельзя. Ведь при таком раскладе даже их с Оюаном объединенных войск не хватит, чтобы взять столицу. Раз Главный Советник внедрил к ним крота, придется выкопать его любой ценой.
* * *
Армия Оюана, теперь надежно закрепившаяся на западных подступах к Пинцзяну, гудела точно улей.
Оюан объезжал лагерь в сопровождении Гэна и Чу, проверяя, как продвигается постройка фальшивых осадных машин. Приходилось лавировать между таким количеством телег, запряженных ослами, людей, несущих на голове корзины с землей, что, если бы кто-нибудь сказал генералу, что Чжу приказал им построить новый город, а не сделать подкоп под старый, он бы поверил. В довершение всего воины жгли зеленый бамбук в лагерных кострах — тоже идея Чжу, — чтобы создать дымовую завесу против пинцзянских наблюдателей. Сработало безупречно, но в том-то и заключался кошмар: дым, низко стелющийся в сыром озерном воздухе, ложился такой удушающей пеленой, что глаза у всех слезились и из носа текло, словно у босоногого оборванца на зимней улице.
С тех пор как Чжу взял его в плен, Оюан был целиком поглощен задачей вернуть себе армию. Теперь, когда войско наконец вернулось под его командование, все, что раньше казалось ему обыденным, приобрело странный оттенок горячечного бреда. Воины в юаньской форме, юрты вперемешку с шатрами, кони — все это принадлежало миру, который он оставил позади. Каждый знакомый момент порождал целый водопад воспоминаний. Потеряв надежду сбежать, он завел привычку снимать наручи, чтобы можно было впиться ногтями прямо в рану. Но даже этот способ перестал спасать. Он так часто бередил подживающий порез, что розовый шрам с сочащейся сукровицей попросту потерял чувствительность, даром что выглядел — хуже не придумаешь. В глубине души Оюан понимал: терзая себя все яростней в погоне за целью, он рискует зайти слишком далеко. Но остановиться не мог.
— Хороший в этом году урожай, — заметил Гэн, когда мимо них проехала вереница повозок, груженных припасами. — Наконец-то удачный год — после пяти несчастливых.
Интерес Гэна к земледелию делал его в глазах Оюана самым скучным человеком на свете. С другой стороны, зануда-заместитель лучше, чем хитрюга и подлец вроде Шао. Или даже чем человек, чье присутствие раздражает беспричинно, вроде Чу.
Он перестал слушать разглагольствования Гэна о сборе зерна, о важности полива и о надеждах, что уж новый-то Император умилостивит Небо — и бесконечные бедствия, от которых простому люду житья нет, прекратятся.
— А мы уверены, что Императором станет Чжу Юаньчжан? — вмешался Чу. — Я не во всем был согласен с Шао Гэ, но он, по крайней мере, был представительный. А Чжу Юаньчжан, ну… Мандат у него есть, только сам он… Просто букашка какая-то! Голосок тоньше, чем у моего двоюродного братца, а тому четырнадцать. На увечье его и смотреть противно. — На его круглом лице светилась озабоченность. — Разве такой человек может победить?
Видимо, если бы Оюан пожелал сам сесть на трон, Чу и его счел бы негодным
