Пальцы лорда Баденоха, стискивавшие его запястье, разжались. В горле у него заклокотало, он судорожно вздохнул, и наступила тишина. Комин поднялся, обуреваемый самыми разными чувствами, глядя на обмякшее тело отца. Но самым сильным ощущением, заглушившим все прочие эмоции, было несогласие.
Он подошел к двери и распахнул ее. Стоявшая в коридоре мать, которая о чем-то совещалась с управляющим, обернулась. Заметив выражение его лица, она испуганно поднесла руку ко рту, а потом прошла мимо него в спальню. Ее приглушенные рыдания затихли вдали, когда он сбежал вниз по лестнице. Ему хотелось вдохнуть свежего вечернего воздуха. Во дворе его поджидал Дунгал Макдуалл.
Комин обеими руками взъерошил волосы и привалился к стене.
— Он скончался. — Голос Комина дрогнул, когда он выговорил последнее слово.
— Мне очень жаль, сэр. — Капитан выдержал приличествующую паузу, после чего поинтересовался: — Вы успели поговорить с ним?
Комин запрокинул голову, глядя в темное небо, едва различимое в свете факелов на стенах. Ветер трепал баннер его отца. Он впился в него взглядом, медленно осознавая, что только что унаследовал титул лорда Баденоха, став главой самого могущественного клана в Шотландии.
— Сэр Джон?
Комин перевел взгляд на Макдуалла.
— Перед смертью отец дал мне свое благословение. — Он выпрямился, и ложь укрепила его голос, придав ему звучности. — Он так же, как и я, решил, что это — единственный шанс на лучшее будущее для Шотландии. Но я должен проявить себя. Мне нужна новая победа.
Макдуалл согласно кивнул, и Комин понял, что вопрос о лояльности бывшего капитана решен окончательно. После низложения Баллиола Макдуалл и его люди потеряли все. Кажется, стремление вернуть себе состояние оказалось сильнее прежних привязанностей и клятв в верности. И Комин умело сыграл на этом.
— Я хочу, чтобы ты созвал всех своих товарищей по оружию, всех, кто лишился наследства в Галлоуэе. Собери для меня армию, Дунгалл. Когда я заявлю о себе как единственном хранителе Шотландии и продемонстрирую свою силу, не многие рискнут выступить против меня.
— Вы можете рассчитывать на мой меч.
Взгляд Комина скользнул по белому льву на накидке Макдуалла.
— С этого дня ты будешь носить мой герб. А вот этот знак более не имеет отношения к моему королевству.
Перт, Шотландия 1302 год
В воде кружились красновато-коричневые листья, и течение Тэя[33] уносило их прочь. Наступила осень. Гребцы налегали на весла, и выше по течению из тумана уже показались темные громады стен Перта. В воздухе запахло человеческим жильем: вяжущим привкусом сыромятных мастерских, дымом из гончарных и хлебных печей, сладостью перезрелых плодов в садах. Где-то впереди, на кирке[34] Святого Иоанна, глухо ударил колокол.
Его раскатистый гул вспугнул ворон, стая которых поднялась в воздух с деревьев на дальнем берегу, громко хлопая крыльями. Пять пассажиров лодки проводили их взглядами, и двое опустили ладони на рукояти мечей, всматриваясь в уплывающие назад берега, вдоль которых часовыми на мелководье застыли цапли.
Они производили странное впечатление, эти люди, чья кожа бронзовела загаром, который нельзя было приобрести под северным солнцем. Накидки из дорогого материала облегали мускулистые фигуры, скрывая под собой кольчужные доспехи и боевые шрамы. Все пятеро пребывали настороже. Насколько им было известно, Перт все еще оставался в руках шотландцев, но они проделали долгий путь по чужим водам, и за это время многое могло измениться.
Один из них, сидевший на носу суденышка, на целую голову возвышаясь над своими товарищами, опустил широкую ладонь в воду и подхватил увядший дубовый лист. Поднеся его к глазам, он с сожалением взглянул на него.
— Времена года меняются, а перемены к лучшему так и не наступили.
— Вы сделали все, что могли, сэр, — откликнулся один из его спутников. — Вы были ближе, чем кто-либо еще, к возвращению нашего короля. Кто мог предполагать, что случится подобная катастрофа и неорганизованная орда фламандских крестьян наголову разобьет французскую кавалерию?
Синеглазый гигант криво улыбнулся.
— Мы, друг мой. Стирлинг был нашим Кортрейком. — Но жесткая улыбка тут же исчезла. — Я отсутствовал слишком долго. При дворах королей война — всего лишь слова. Рано или поздно, но мужчина должен вернуться на арену, где звенят мечи, если он хочет выигрывать битвы. — Шумно выдохнув, он опустил листок обратно в реку, где им опять завладел поток. — Причаливайте вон там, — хрипло приказал он гребцам, показывая на песчаную отмель. — Мы обойдем город стороной и направимся в Селкирк.
Вестминстер, Англия 1302 год
Роберт целеустремленно пробирался сквозь толпу, запрудившую Расписную палату и живо обсуждавшую вопросы, которые поднимались в парламенте. Самым главным и животрепещущим оставалось предложение Эдуарда начать новую кампанию в Шотландии, запланированную на будущий год. Кампанию, которая стала возможной после получения новостей из Франции.
Пришло донесение о кровавой битве под Кортрейком, в которой неорганизованная орда фламандских крестьян подчистую уничтожила рыцарскую конницу. И теперь, чтобы отомстить за унизительное поражение, король Филипп объявил войну Фландрии, повернувшись спиной к Джону Баллиолу и его надеждам на реставрацию. Эдуард, которого хитроумный кузен заставил заключить невыгодное перемирие со скоттами, явно решил воспользоваться благоприятным поворотом событий.
Роберт с тревогой выслушал эти известия, поскольку теперь, когда Баллиол оказался в ссылке во Франции, трон Шотландии оставался свободным. Но, несмотря на удовлетворение, которое он испытал, узнав о расстройстве планов своего врага и о том, что ему не грозит опасность скорого возвращения Баллиола, его собственный путь на престол отнюдь не становился легче. Было известно, что ко французскому двору прибыла делегация шотландских дворян, вознамерившихся убедить Филиппа сдержать слово, так что, пока они остаются в Париже, существовала и опасность реставрации Баллиола. Роберт понимал, что терпение должно стать его неизменным спутником и советчиком на ближайшее время. А пока что у него были более неотложные дела.
Пройдя мимо Ральфа де Монтермера и Роберта Клиффорда, которые окинули его холодными взглядами, но кивнуть в знак приветствия не сочли нужным, Роберт вышел во двор. Стоял ясный солнечный день конца октября, по небу неслись клочья облаков, и ветер шуршал ковром из листьев, устилавших землю. Впереди, за королевскими садами, вздымались белые стены Вестминстерского аббатства. Ветер вцепился в полы его накидки, и, запахнувшись в нее плотнее, Роберт зашагал к устремленному ввысь сооружению. Впервые за несколько месяцев он оказался в Вестминстере, и ему представилась возможность найти ответы на вопросы, по-прежнему не дававшие ему покоя.
