было бы сказать, решать, кто окажется менее вреден. Из биографии Уильяма Маршала мы имеем поразительные сведения о его разговоре с архиепископом Губертом Кентерберийским, бывшим тогда в Руане. Сообщив прелату о кончине короля, Уильям высказался за Иоанна; Губерт желал видеть на троне Артура, но Маршал оказался убедительнее, церковник сдался, но пророчески произнес: «Одно могу тебе сказать. Ты в жизни ни о чем не пожалеешь сильнее, чем об этом своем решении». Можно ли сказать, что все зависело от Элеоноры? Пожалуй, если не все, то весьма многое. Полагая, что Иоанн будет для страны меньшим злом, она немедленно и активно выступила в его пользу. Правда, историк Тюдоровского времени Р. Холиншед в своей хронике приводит личные мотивы, подвигшие королеву на такое решение: «Королева Элеонора, мать короля, обходилась жестоко со своим племянником [108] Артуром, руководясь при этом скорее ненавистью к его матери, чем какими-либо проступками ребенка [109]. Она предвидела, что если б он сделался королем, мать его, Констанса, старалась бы сосредоточить в своих руках бразды правления, пока сын ее достигнет законного возраста, чтобы управлять самому».
Первым делом Элеонора уведомила сына о смерти Ричарда, так что тот оперативно прибыл из Бретани, захватив по пути казну брата в Шиноне. Также она разослала многочисленные письменные указы с требованиями к вассалам и комендантам замков признать Иоанна своим королем. Зная, как ее последний сын непопулярен в Аквитании, королева сама объезжает свои владения с призывом оказать ему поддержку войсками и деньгами, а городам она, также с целью поддержки с их стороны, щедро раздает права коммун – вот ее указ касательно Ла-Рошели: «Мы даруем всем жителям Ла-Рошели и их наследникам обещанную коммуну, с тем, чтобы они могли лучше защищать и сохранять в неприкосновенности собственные права, не нарушая верности нам, и мы хотим, чтобы их свободные обычаи… нерушимо соблюдались, и чтобы они, поддерживая их и защищая свои права, и наши права, и права наших наследников, применяли и использовали силу и власть своей коммуны, когда это будет необходимо, против любого человека, если это не будет противоречить верности нам» [110]. Маршрут ее молниеносной поездки – Луден (29 апреля), Пуатье (4 мая), Монтрей-Боннень (5 мая), затем – Ньор, Андильи, Ла-Рошель, Сен-Жан-д’Анжели, Сент, после них – Бордо (1 июля) и Сулак (4 июля). Отмечается, что, предоставляя городам такие льготы, Элеонора требовала от них одного – вооруженной силы; Филипп II, пристально наблюдавший за действиями старой королевы, немедленно взял ее идею на вооружение и поступил точно так же. Вместе с тем королева предприняла ловкий дипломатический ход, явившись к Филиппу в Тур и принеся ему вассальную присягу от имени Иоанна за французские владения Плантагенетов. Вряд ли она рассчитывала, что это действительно обезопасит их, однако для внешней политики Филипп, в случае нарушения мира, выглядел бы весьма непривлекательно. 30 июля Элеонора прибыла к Иоанну в Руан, завершив свое необычайное турне. Гораздо раньше, 25 апреля, Иоанн уже короновался герцогом Нормандии, возложив на себя корону из золотых роз; архиепископ Губерт и Маршал после этого отбыли в Англию готовить коронацию там, и после церемонии, состоявшейся 25 мая 1199 г., Иоанн вернулся в Нормандию – ибо успокаиваться было явно рано: подстрекаемый после смерти Ричарда королем Филиппом Артур заявил свои права на престол и был немедленно поддержан мятежными баронами Анжу, Мена и Турени (первым подал пример Гийом де Рош). Получилось, что они своим бунтом словно отрезали Нормандию от Аквитании. И возмутились не только они одни. Несмотря на усилия Элеоноры, по свидетельству Маршала: «ни гасконцы, ни лимузенцы, ни пуатевинцы или анжуйцы, ни бретонцы не были с этим согласны, поскольку не хотели его правления». Тогда великая мать Львиного Сердца прибегла к последнему убедительному доводу королей: обратившись с призывом к одному из ревностных полководцев Ричарда, гасконцу Меркадье, она собрала армию и выступила против мятежных бретонцев!.. Именно это не позволило ей принять участие в коронации ее последнего сына, а не прохладные отношения! «В течение этого времени королева Алиенора, мать герцога [Иоанна], и Меркадье с его наемниками вошли в Анжу и разграбили его, поскольку его жители поддержали Артура» (Роджер Хауденский). Напомним, что ей уже примерно от 75 до 79 лет. Элеонора и Меркадье захватили столицу Мэна – Ле-Ман, что дало Иоанну возможность покарать город и горожан, снеся замок, городские стены и все каменные дома за оказанную Артуру поддержку. И затем мать и полководец покойного Ричарда усмирили все Анжу. Не случайно Иоанн в, казалось бы, несвойственной ему манере признательности отблагодарил мать, выразив монаршее пожелание, «чтобы она постоянно жила в Пуату… и не только хотим, чтобы она была Госпожой всех тех земель, которые принадлежат нам, но также располагала и нами, всеми нашими землями и всем имуществом». Возможно, неправы те, кто порой пишет, что с воцарением Иоанна Элеонора хотела помочь ему управлять государством, но была отставлена от дел и доживала в Фонтевро. Документ сентября 1199 г. свидетельствует, скорее, об обратном: истомленная трудами королева передает своему сыну власть над Аквитанией через принятие от него вассальной присяги [111] – хотя это может быть просто хорошая мина при плохой игре и действительно замаскированная отставка. Иногда пишут о принятом ею в том же году постриге – однако ее дела и документы о затворнической жизни отнюдь не свидетельствуют, о чем – позже.
Тем временем действительно ситуация начала складываться в пользу Иоанна: франко-бретонские войска были разбиты, могущественнейший изменник де Рош вернулся с раскаянием и привез с собой… Констанцию и Артура, согласившихся на перемирие. Признав официально власть Иоанна 22 сентября 1199 г., они следующей же ночью сбежали к Филиппу! В январе оба короля встретились, Артур вновь признал власть дяди, но ради безопасности остался при Филиппе. Союзники Иоанна оставили его – кто принял сторону Филиппа, кто ушел в Крестовый поход, но и Филиппу пришлось несладко – за его семейные неурядицы с датской королевной папа 13 января нового года наложил на Францию интердикт, и короли сочли за благо заключить мир (май 1200 г.). Он обошелся Иоанну в 20 000 марок за право на свои же французские владения и в уступке ряда замков и приграничных областей, к потере которых он отнесся с не меньшим небрежением, нежели и.о. царя управдом Бунша к потере Кемской волости в знаменитом советском фильме: «Пусть забирают, я-то думал!» Однако, прежде чем осудить короля, следует задуматься о том, какое наследство он получил: напрочь истощенное государство, которое чисто экономически не могло содержать армии и
