Таким образом, цели Пта и Амона объединялись. Верно, что оба бога считались творцами мира, но бывало, что один из них считался главнее.
— Я предлагаю, чтобы эта должность действительно отражала его реальную власть: Первый советник Верхней Земли. Это ничего не изменит.
Тутанхамон кивнул.
— И Хоремхеб — Первый советник Нижней Земли, — добавил он.
Пришла очередь Нефертепа кивнуть.
— Твое величество, страна сейчас более всего нуждается в мире. И еще в снижении податей.
Тутанхамон стал размышлять над предположением верховного жреца. Безусловно, это было бы гарантией равновесия, а значит, и мира.
— Я вижу определенную проблему: Фивы — столица Верхней Земли, так же как Мемфис — столица Нижней Земли. Я не понимаю, как бывший регент будет жить в Фивах в то же время, что и я.
— Конечно, твое величество, — согласился Нефертеп. — Именно в этом случае будет ценной помощь моего коллеги Хумоса.
— Что он может сделать?
— Он убедит Ая в необходимости покинуть Фивы и являться туда только в тех случаях, когда ты его вызовешь, — ответил Нефертеп с улыбкой. — Позволю себе заметить, что у него роскошный дом в Ахмине. Его отъезд будет пышным.
Тутанхамон согласился. Тхуту также. Царь задержал верховного жреца до обеда.
Небо, наконец, прояснилось. Царь пребывал в превосходном настроении.
Оставался один вопрос, который Тхуту поднял во второй половине дня: состав правителей.
Первый советник Усермон? Творение Ая. Но можно было пока оставить его на этой должности, ничего не давая делать и превращая в дурака.
Казначей Майя? Он не принадлежал ни к одной группировке и действовал эффективно. Бывший любовник Нефертити прекрасно знал, как изменчива власть, и верно служил тем, кто ею обладал.
Маху? Преданный и надежный человек. Но надо бы его освободить от опеки Нахтмина. Его необходимо было отослать подальше — назначить Начальником пограничной охраны. Если последний захочет отправить послание, Нахтмин сможет его получить только через несколько дней.
Пентью? Вопрос был деликатным. Одно только упоминание его имени взбудоражило царя. Он узнал от своего брата, что бывший лекарь Эхнатона был виновен и в его смерти, и в смерти его жены Нефертити.
— Но не в смерти Сменхкары, государь, — заверил царя Тхуту.
И он упомянул о признаниях Пентью Сменхкаре.
— Стало быть, Ай сам убил Сменхкару? — спросил Тутанхамон.
— Вероятно, государь. Пентью тогда был удален из дворца. Твой брат отправил его управлять архивом. У него, насколько я знаю, не было никакого доступа к царю Сменхкаре.
— Но он преступник!
— Наверняка. Но он жив. Оправдав его, Ай тем самым заставил его молчать. Мы можем заставить его служить нам, не выказав ему немилость. Иначе он вновь будет служить Аю.
Это был тот случай, когда за признания в преступлениях дерутся два противоборствующих лагеря. Сама идея вызывала у Тутанхамона отвращение.
— С какой целью заставить его служить нам?
— Нам с Хоремхебом его признания послужили оружием, когда необходимо было вынудить Ая согласиться на судебный процесс над Апихетепом. Мы можем это сделать снова в случае, если Ай будет слишком непокорным.
Царь неохотно согласился с этим.
Что касается наместника Гуи, то даже при том что он примкнул к лагерю южан, он находился далеко, в стране Куш, и не смог бы оказать Аю существенной помощи в случае нового конфликта.
Тхуту торопился отправиться в Фивы в качестве официального советника, чтобы торговаться с Хумосом относительно отъезда Ая.
В Фивах распространялись явно преувеличенные слухи о покушении. Говорили о невероятных битвах, в которых бог Амон в знак благодарности за набожность царя вложил в руку Тутанхамона оружие, дабы помочь ему сразить всадника, пытавшегося его обезглавить, и якобы царь сам отрезал голову напавшему на него. Представители знати шепотом сообщали друг другу, что убийца был послан регентом.
Этого было достаточно, чтобы Тхуту смог убедить Хумоса в том, что ситуация для Ая была неблагоприятной. Регентства больше не было. Если верховный жрец действительно хотел выступить посредником между царем и Аем, он должен был убедить последнего поскорее убраться из Фив, взамен чего царь предоставил бы впавшему в немилость вельможе должность Первого советника Верхней Земли. И еще господин Ай должен был сидеть смирно в своих землях.
Ай на это не соглашался. Он пытался защитить своих союзников, а именно Нахтмина и Пентью. Хумос ему объяснил, что сейчас не время прибегать к уловкам. И в Фивах, и в Мемфисе его подозревали в самом страшном преступлении — посягательстве на жизнь живого бога. Бывший регент проглотил унижение и убрался восвояси в сопровождении Шабаки.
По окончании своей трехнедельной миссии Тхуту вернулся в Мемфис сообщить царю, что Фивы свободны. Тутанхамон отдал приказ о переезде двора в Фивы. На это едва хватило трех месяцев, так как царь хотел увезти все собранное во дворце имущество. Таким образом, в Фивы прибыли к началу сезона Сева.
Новость об отъезде Анкесенамон восприняла без грусти. Мемфис был вторым городом ее любви с Пасаром; чтобы продолжать жить, не испытывая слишком большого горя, ей необходимо было сбросить груз воспоминаний.
Она еще не оправилась после погребения сына и Пасара.
Кортеж выехал из дворца. Это могло показаться странным, но именно там, где Пасар служил Начальником конюшен, он и жил.
На повозке, запряженной двумя белыми лошадьми, были установлены два саркофага — большой и маленький. Это также могло показаться странным, так как у Пасара не было супруги. Но его отец, наместник Гуи, и мать, Таемуадхису, догадывались о связи их сына, и им достало приличия не добиваться подробностей. Исключительная честь присутствия царя и царицы на погребальной церемонии смягчала их недовольство этим двусмысленным положением. Это также вызывало удивление у большинства людей, но все знали, что Начальник конюшен погиб, когда покушались на монарха. То, что царь провожал своего слугу в последний путь, свидетельствовало только о его справедливости и щедрости.
Впрочем, за первой похоронной процессией следовала вторая: одновременно хоронили командира, защитившего царя во время падения. Его погребение должно было совершиться сразу за первым.
Устроившись рядом с Тутанхамоном на носилках, направлявшихся к гробнице, под непрекращающийся крик плакальщиц, Анкесенамон вновь пережила путь прощания, который приходилось проделывать так часто. Эхнатон. Нефертити. Сменхкара. Макетатон. А теперь Пасар и ее сын. Без слез, напичканная снадобьями Сеферхора, она говорила себе, что вся ее жизнь — это длинная похоронная процессия. «Даже живыми, — думала она, — мы их сопровождаем к смерти».
