— Да вроде того. — Иртеньев, видя явную заинтересованность Джунгарского, постарался вспомнить детали. — Правда, я больше слушал, а сам разговор вёл якобы как социалист.
— И каковы результаты? — оживился Джунгарский.
— Странные. Подозреваю, что они и сами не знают, чего хотят.
Жандарм хмыкнул.
— Такие, как Серебрянский, любой ценой хотят власти и увлекают за собой прекраснодушное дурачьё, которое, к сожалению, есть везде…
— Значит, этот профессор вам хорошо известен? — уточнил Иртеньев.
— Конечно. И вот о нём я хотел бы поговорить подробнее…
Джунгарский порывисто встал, обошёл вокруг стола и, вытащив из ящика папку, положил её перед собой…
* * *
На Петербург опускались ранние сумерки. Со стороны залива налетал сырой порывистый ветер, и снег, падавший хлопьями, кружился в воздухе. Повернув голову, Иртеньев сквозь белёсую муть видел светлые пятна, окружавшие уже зажжённые керосиновые фонари и чётко очерченные прямоугольники окон, за которыми горели лампы.
Время от времени полковник, пряча лицо от ветра, пытался смотреть вперёд, и тогда ему уличную перспективу целиком закрывал туго набитый ватой казакин сидевшего прямо перед ним извозчика.
Изящные санки, запряжённые рысаком, легко скользили по образовавшейся наледи, и только там, где из-под снега проступал оголённый край булыги, железные подрезы издавали неприятный металлический визг.
Иртеньев, взявший извозчика прямо на Невском, давно проехал центр города, и сплошная шпалера Петербургских зданий постепенно сменилась отдельно стоящими домиками, где только некоторые окна тускло светились, а за тёмными стёклами других порой можно было заметить лишь жёлтый огонёк лампадки.
В общем-то, ехать сюда, в район Стрельнинских дач, у Иртеньева особой нужды не было, да, признаться, до беседы с Джунгарским, он сюда и не собирался. Однако то, что полковник услыхал от жандарма, заставило его в корне переменить планы.
Во-первых, как оказалось, «профессор Серебрянский» сам родом откуда-то из Привислянского края, он вовсе никакой не профессор, а, как выразился Джунгарский, «завзятый революционер». К тому же в данный момент этот субъект, чего-то выжидая, тщательно скрывался.
При этом, к удивлению Иртеньева, главной причиной конспирации оказалась не боязнь суда и ссылки, откуда не сбегал только ленивый, а возможный интерес его сотоварищей к отпущенным суммам, львиная часть которых, по сведениям Джунгарского, осела в карманах самого «профессора».
Когда же Иртеньев выразил удивлению, что Джунгарский, зная, кто этот «профессор» и даже имея к нему конспиративные подходы, ничего не предпринимает, жандарм прозрачно намекнул, что безопасность его людей, внедрённых в организацию, гораздо важнее этого, с позволения сказать, «революционера».
К тому же, аккуратно занося в свою папочку всё, что мог сообщить по этому делу Иртеньев, Джунгарский со странным пренебрежением высказал мысль, что хотя «профессор» и прячется по такому-то адресу, но, скорей всего, соратники Серебрянского весьма скоро разберутся с ним по-свойски…
В наступивших сумерках глазеть по сторонам удовольствия не было, и полковник, уткнув подбородок в воротник, задумался. По правде говоря, его самого удивляло странное желание во что бы то ни стало увидеть этого «высокопоставленного революционера».
Иртеньев, наверное, просто не отдавал себе отчёта, но где-то в глубине сознания у него гвоздём засела обида и возмущение. Он всё ещё не мог допустить даже мысленно, что тут, в России, кто-то неизвестный спокойно отдаёт приказ, и его, полковника, буквально вышвыривают из вагона.
Впрочем, одно Иртеньев решил для себя твёрдо. Он, пользуясь полученным в Красноярске паролем, встретится с Серебрянским и, разузнав всё, что удастся, сдаст сведения Джунгарскому, а сам, нигде не задерживаясь, отправится наконец-то домой.
Вспомнившееся так кстати имение с его тишиной и покоем уже одним этим внесло успокоение, и под мерное покачивание санок, храп рысака и звон сбруи полковник незаметно для себя начал понемногу клевать носом.
Из этого состояния полудрёмы его вывел только сипловатый голос извозчика, который, вывернувшись на сиденьи, объявил:
— Пожалте, ваш-сиясь, приехали… Дача Конягина.
Иртеньев встрепенулся и увидел, что санки остановились под уличным фонарём, возле довольно затейливого дома с башенкой, окна которой приветливо светились, а к крыльцу, украшенному резьбой, вела аккуратно расчищенная дорожка.
Иртеньев выбрался из саней, размялся, поглядывая на дачу, и тут за его спиной послышалась обычная извозчичья просьба:
— Барин, а барин… Полтинничек-то набавьте… Конец-то он вон какой длинный… Опять же обратно порожняком.
Полковник весело фыркнул, подумал, что возвращаться действительно надо, и предложил:
— Целковый набавлю, ежели полчаса подождёшь…
— Что, и назад поедете? — обрадовался извозчик.
— Конечно, — кивнул Иртеньев и быстро пошёл по дорожке к парадной двери.
Подойдя ближе, он убедился, что, судя по декору, хозяин дачи — человек не бедный. Какое-то время полковник ещё присматривался, а потом, поднявшись по ступенькам, уверенно потянул грушу звонка.
Колокольчик мелодично звякнул и почти сразу же из-за двери послышался голос:
— Кто?..
— Простите, я только шёл по дорожке… — парольной фразой отозвался Иртеньев.
Послышался скрип, на крыльцо упала узкая полоска света, и тот же голос спросил:
— Откуда?
— Из Красноярска, от товарища Сегала…
Двери открылись, и Иртеньев очутился в освещённой передней, а прямо перед ним, держа лампу в руке, оказался человек типично профессорского вида. Вот только глаза хозяина, всё время уходившие от прямого взгляда и как-то бегавшие, производили странное впечатление.
— Простите, это вы, профессор Серебрянский? — вежливо осведомился Иртеньев.
— Да, это я. Проходите… — и, подождав, пока Иртеньев снимет пальто, хозяин повёл гостя куда-то на второй этаж.
Уютный кабинет, куда Серебрянский привёл Иртеньева, явно располагался в той самой башенке с освещёнными окнами. Здесь стояли кресла, большой кожаный диван, книжный шкаф и крытый зелёным сукном письменный стол.
Хозяин вежливо предложил гостю сесть и неожиданно жёстко, тоном, не допускающим возражений, приказал:
— Ну, выкладывайте, как вы меня нашли. И не стесняйтесь, подслушивать некому, я тут один.
Иртеньев понял, что Серебрянский сразу решил поставить его в подчинённое положение, и потому весьма резко ответил:
— Для этого у меня возможностей более чем достаточно!
