содействовали его триумфу, то есть погибели всех наших надежд? Вы приговорили вашего короля к изгнанию.
Тремовиль нахмурился:
– Вы упорны в ваших подозрениях. Позвольте мне, несмотря на всю мою дружбу, на все уважение, какое я к вам питаю, не вторгаться в святая святых вашей души. Я вижу, что совершенно напрасно остановил вас, имея целью передать вам одно предложение.
– Предложение? Мне? От имени кого?
– Зачем вам знать это, раз мое предложение не может быть принято.
– Отчего вы так думаете?
– Одно только слово.
И Тремовиль протянул ему руку через стол:
– Считаете ли вы меня, несмотря на всю вашу строгость, за человека, неспособного на подлость?
– Конечно.
И Лорис незаметно для самого себя вложил свою руку в руку Тремовиля, который ее крепко пожал. Лорис слегка вскрикнул:
– Я вам сделал больно? – с беспокойством спросил Тремовиль.
– Пустяки. Царапина, которую я получил сегодня в плечо и которая еще не перевязана.
– Дуэль?
– Нет, маленькая стычка… с одним нахалом, который вздумал нанести оскорбление одной прелестной девушке, я его проучил немножко.
– А, странствующей рыцарь… с вечно обнаженной шпагой за дам… Что бы сказала некая маркиза, не хочу называть ее, если бы она узнала об этом храбром подвиге…
– Глупом подвиге – я уже раскаиваюсь, что вмешался в эту историю.
И в двух словах он рассказал ее. Тремовиль рассмеялся.
– И вы еще упрекаете нас… что мы служим Бонапарту, а вы сами-то, несговорчивый, являетесь защитником Робеспьерова отродья. Признаюсь, виконт, вы попали еще в лучшую компанию, чем мы.
Лорис снова покраснел, ему не понравилось, что о Марсели, имени которой он ни разу не назвал, говорят так грубо.
– Не будем об этом говорить, – сказал он, – и чтобы искупить мою вину, я готов смиренно выслушать то, что вы собирались мне сообщить.
– Слава Богу. Вот в чем дело, любезный друг. Как вы знаете, немедленно после этой комедии Шан-де-Мэ мы должны отправиться в дорогу, чтобы присоединиться к де Бурмону?
– Неужели вы будете присутствовать при том, что вы сами назвали комедией?
Тремовиль усмехнулся:
– Нам приказано, мой милый, и, как вы знаете, солдат не рассуждает. Мы должны быть на месте. Там будет маркиз Тревек, барон Водеваль, Гишемон, одним словом, все ваши друзья, только один не явится на призыв.
– Вероятно, кто-нибудь, кто разделяет мои взгляды, кто одумался.
– Нет… Он не явится, потому что умер.
– Кто такой?
– Де Шамбуа, поручик четвертой роты.
– Бедный малый… храбрец.
– Он три дня как убит на дуэли.
– Он? Наш лучший боец?.. С кем он дрался?
– С одним офицером уланского полка.
– Надо отомстить за нашего друга.
– Он уже отмщен. Сегодня утром этот офицер убит.
– Вы дрались с ним?
– Я? – повторил Тремовиль, пожимая плечами. – Драться с этим якобинцем?! Ведь это был один из самых отчаянных.
– Однако Шамбуа дрался с ним.
– И совершенно напрасно… всегда можно найти кого-нибудь, кто бы наказал или убил подобных людей… У нас как раз был под рукой верный шуан [9], который взял на себя эту обязанность. Я вас познакомлю с ним.
– Благодарю вас, – ответил сухо Лорис. – Со своими делами я сам справлюсь.
Очевидно, мало было пунктов, в которых бы он сходился со своим собеседником, и он переменил тему разговора.
– Я вас прервал… итак, Шамбуа умер.
– Это вступление было необходимо. Итак, Шамбуа нет… мы так доверяли ему, мы знали, что в любую минуту его величество мог рассчитывать на его совершенную преданность, без всяких рассуждений, что нам и было дорого. Это необходимо для служащих в корпусе де Бурмона. Сегодня я виделся с военным министром и, по настоятельному требованию нашего генерала, получил от него бумагу для исправляющего временно службу поручика: надо только вписать имя… ваше, если хотите.
И, вынув из кармана лист бумаги, Тремовиль поднес его молодому человеку, которого передернуло.
– Вы хотите, – начал он медленно, – чтобы я отрекся от всех привитых мне смолоду взглядов, от всех традиций моих предков, чтобы я, виконт Лорис, пошел на содержание к узурпатору?
– Месье Лорис, – проговорил серьезно Тремовиль, – отец Трезека умер в Нанте на эшафоте. Отец Водеваля был вместе с Кадудалем казнен на Гревской площади, Гишемон еще месяц назад дрался в Вандее. Я, граф де Тремовиль, десять лет назад, в 1805 году, содействовал бегству де Бурмона, когда он был задержан Бонапартом и дрался с десятью жандармами, которые были посланы за ним в погоню. Кажется, мы все не так плохи, чтобы вы, находясь среди нас, очутились не в своем обществе…
Лорис ударил кулаком по столу:
– Ни за что! Никогда! Как ни прекрасны, может быть, мотивы, руководящие вами, я их не понимаю и не хочу вам подражать. Я не умею одновременно любить и ненавидеть… Я не хочу подвергать себя возможности драться против наших союзников, против короля… и я не продам моей шпаги.
– Вы хотите сказать этим, что мы себя продали? – спросил Тремовиль, подымаясь со своего места.
Лорис жестом уговорил его сесть:
– Простите мою невольную резкость, я не умею притворяться. Ваше предложение задело меня за живое, прошу вас, не настаивайте на нем. Но я бы не желал, чтобы мой отказ был поводом недоразумения между нами. Протянем друг другу руку… и будем каждый делать дело по-своему… Я еще сам не знаю хорошенько, за что я примусь, но только поверьте, что не буду бездействовать. Вы сказали, я молод. Да, я молод. Я чувствую в себе большой запас сил, и я хочу их употребить на пользу моему королю, на погибель тех, кто у него похитил трон, кто попрал все, что для меня дорого и свято. Солдат Бонапарта… жертвующий жизнью за него!
И он нервно расхохотался.
Тремовиль его внимательно слушал.
– Мы не понимаем друг друга, – проговорил он и остановился, точно удерживая слова, готовые сорваться с уст. Затем он продолжил шутливо: – Не будем говорить об этом. Я надеялся сообщить нашим друзьям добрую весть – завербовать верного товарища, чтобы заменить того, которого мы лишились… Но я отказываюсь от этого. Одно только: пусть это все останется между нами. Меня закидают просьбами: многие, вероятно, зорче вас… но мы будем выбирать… да и почем знать, последнее ли это ваше слово.
И, не дожидаясь нового протеста со стороны молодого человека, Тремовиль сказал:
– Мы, вероятно, увидимся сегодня вечером у госпожи де Люсьен.
– Надеюсь, что буду иметь возможность явиться сегодня к маркизе. Я, может быть, приеду попозже, – прибавил Лорис, слегка покраснев при этой лжи: он знал, что его ожидали раньше всех других, ненужных гостей, к числу которых принадлежал и Тремовиль. – И
