в глаза и вселит робость в сердце так, как благородный блеск рыцарского клинка; меч же Вигхарда необычной длиной и формой своей взгляды привлекал и робость вселял сугубо. Вторая же причина, по которой я и не помыслил остановить товарища своего, была в том, что не раз видел я ловкость его с клинком этим и знал верно, что буде придется нам биться в доме — длина меча помехой не станет, и будут удары рыцаря так же быстры и смертоносны, как посреди открытого поля.
Вот потому, оставив на страже Вернера и Гельтвига, двинулись мы к дому гадалки вдвоем. Вигхард нес меч, уложив плоской стороной на плечо, как делал всегда, когда чаял близкого боя, но противника еще не видел, перед домом же ловко перебросил его на сгиб руки. Возле двери придержал меня рукой друг мой и указал на глаза. Кивнув, положил я одну ладонь на потрепанное ветрами и дождями дерево двери, другой же закрыл глаза, чтобы они отвыкли от света солнечного и сияния снегов и подготовились к сумраку, что, несомненно, ждал нас в жилище гадалки. Всякий, кто рассудит, что излишние осторожничали мы перед встречей с жалкой женщиной, скажу я так: видывал я немало безрассудных храбрецов, да немногие из них до моих лет дожить сумели. С ворожеями же и иными носителями знаний богопротивных воин должен быть как никогда настороже.
Когда сгустилась темнота под моими веками, толкнул я дверь, прошагал через маленькие сени и вошел в комнату, нырнув под низкую притолоку дверного проема. В доме и впрямь было темно, но глазам подготовленным достаточно было света от очага в дальнем углу и маленького оконца, чтобы разглядеть небольшой стол с куском белой холстины на нем по левую руку от входа. Разглядел я так же сидевшую за ним согбенную фигуру, укутанную в темные ткани и потрепанные шкуры. Войдя, шагнул я в сторону, и вмиг встал рядом со мной Вигхард.
— Я ждала вас, воины Господа, — вместо приветствия сказала карга.
Впрочем, голос ее не показался мне голосом старухи, но был, напротив, силен и глубок.
— Ты каждого вошедшего ждешь, — без уважения отозвался Вигхард, и я жестом попросил его умолкнуть.
Если кому и осквернять себя разговором с погрязшей в бесовском колдовстве старухой, так мне, как предводителю. По знаку моему отошел рыцарь к дальней стене и прислонился к ней в беззаботной расслабленной позе, удобно устроив клинок на сгибе руки. Расслабленность эта, как давно знал я, была обманчива, ибо сулила удар мгновенный и смертоносный.
— Мне нужны ответы, женщина, — сказал я, как мог, сурово, чтобы поняла сразу, что играть в ее игры мы не намерены.
— Воин Христа, ходивший в далекие жаркие земли и вернувшийся в наши снега. Воин верующий, но не верящий. Ты пришел за ответами, которые уже знаешь, — негромко рассмеялась гадалка. — А вот известны ли тебе верные вопросы?
Я не мог разглядеть ее лица за тряпками и шкурами, в кои она куталась, руки ее сложены были возле лона. По ладоням, баюкавшим полотняный мешочек, не смог я ее возраст распознать. Кожа была бела и тонка, пальцы длинны. Плясало пламя, и играли тени в комнате, и казались руки ее то юными, то старыми.
— Не говори со мной загадками, Рунвальда, — ответил я ей, отводя глаза от смущающих разум игр света. — Ты скажешь мне все, что знаешь, или я спрошу сталью.
— Я скажу тебе то, что знаю, воин, — помолчав, сказала она. — Но не из страха. Хоть и думаешь ты, что соратник твой может вмиг оборвать мою жизнь по одному лишь знаку твоему, знаю я верно, что не погибну ни от клинка, ни от стрелы, ни от рук человеческих. Каждому из нас своя судьба уготована, тебе волки и снег, мне псы и огонь.
— Хватит плести словеса и смущать умы наши! — возвысил я голос, а Вигхард позади гадалки вперился в меня взглядом, ожидая знака. — Говори, знаешь ли о Волчьем замке? Как нам найти его?
— Я могу сказать лишь то, что знаю я. И еще то, что поведают мне Боги… Было мне видение этой ночью, и сказано мне было, что ты знаешь, где гнездо порока, но я нет.
— Бог един, женщина, те же, кого ты богами называешь, есть демоны, и за общение с ними еще спросят с тебя. А пока отвечай, кто забирает детей и юношей с девицами из окрестных деревень? — вновь вопросил я и качнул головой в ответ Вигхарду, который многозначительно водил пальцем по лезвию меча.
Пытками добьемся мы ответов, то верно, но вот правдивых ли? Пытки, бывает, вынуждают людей говорить не истину, но лишь то, что хочет слышать пытающий. Да и не следует воинам Господа вести себя, будто безбожники и дикари.
До поры.
— Lupi rapaces in vos, non parcentes gregi, [10] — тихо пробормотала гадалка, но расслышали мы с Вигхардом каждое слово. — Приходят за ними оборотни, кои отринули облик человеческий, и теперь quasi lupi rapientes praedam ad effundendum sanguinem et perdendas animas et avare sectanda lucra. [11]
— Верно ли то истинные вервольфы из легенд? Чудовища, кои в волчьем обличье людскую злобу таят?
— И это не ведомо мне, но знаю, что тебе, воин, и никому иному возможно увидеть истинные лики оборотней. Что до волков, сказано было мне в видении так: не всяк тот волк, у кого зубы волчьи, не всяк тот человек, у кого лик человечий. Имеющий уши да услышит.
— Ты ничего не открыла мне, — произнес я. — Болтаешь вздор и отвлекаешь внимание наше пустыми словами. Загадками говоришь, чтобы с верного пути сбить!
— Загадками говорят те, кто превыше, я же лишь толковать могу их в силу возможностей своих, — не испугалась моего сурового голоса Рунвальда, словно и впрямь верила, что даже с вооруженным рыцарем за спиной пребывает она в безопасности. — Путь же указать могу лишь одним способом, что ведом мне.
Она приподняла мешочек, из которого донесся деревянный перестук.
— Могу погадать, как издавна гадали предки наши, и испросить совета у высших сил. Такая власть мне дана. Но хочешь ли ты того?
Не лежала душа моя к нечестивым играм, и почти произнес я это вслух, но несказанно удивил меня мой соратник:
— И пусть бы ее, — произнес он вдруг. — Пусть гадает.
Я смотрел на него изумленно, и даже сама Рунвальда, кажется, дрогнула от удивления при звуке его голоса.
— Пусть болтает, — пояснил мой друг в ответ на вопрошающий взгляд. — Нам от того урона нет, а она
