Два оконца зимовья, одно из которых выходило на восток, другое — на запад, открывали поляну с домиком, за которой начиналась с одной стороны тайга, а с другой — пологий откос к реке.
— Как же ты их углядел? — спросил Демьяныч.
— Лопухи под ёлками шевелились.
— Ну и что будем делать? — осведомился купец, вытаскивая из старого валенка, пара которых лежала под топчаном, ещё один револьвер. — Держите-ка. Управляться с сим железом можешь?
— Не сомневайся, — сказал Василий и крутанул барабан. — Ну ты, купец, жох — целый арсенал здесь держишь.
— А то, когда один — всякое может случиться, — буркнул Демьяныч.
— Эти хлюсты сейчас держат под приглядом окна и дверь. Вот кабы с севера выбраться наружу, да тайгой, то мы бы были в лучшей диспозиции, — предположил Василий.
— А что, можно, у меня есть лючок на чердаке, а сзади дверца и лесенка с северной стороны, там ползком вдоль низкого полисада и к родничку, что в кедровом стланике, а далее можно и в полный рост в молодом ельнике, — объяснил путь решения проблемы хозяин.
Толстую дверь заложили щеколдой со сторожком, подняли лючок на чердак. Первым вылез в темноту под крышу хозяин, принял оружие, приоткрыл створку дверцы на чердаке наружу для свету и когда товарищ, кряхтя, влез, закрыл лючок и замкнул петли мощным замком.
— Ишь ты, ни одна петля не скрипнула, уважаю, — сказал как-то сразу помолодевший старик.
Они выбрались, не забыв закрыть и дверцу чердака на хитрый замок иноземной конструкции.
Суров не открыл нежданному другану, что зимовье имеет и подпол с погребом и норой длиной около 40 саженей, выводящей ниже родника к здоровому пню, под которым был спрятан выход. Здесь, в норе, а вернее в лазе, ближе к выходу у купца был тайник. В нём лежало золото, плавленное из золотого песка. Без малого 10 пудов, на чёрный день. Случаи принесения хозяину сего металла были разные. О некоторых он не хотел или, вернее, страшился вспоминать, и всякий раз крестился, прогонял наваждение. На этой поляне вблизи зимовья на трёх близкорастущих деревьях в густых ветвях лиственниц, на высоте трёх человеческих ростов, был сделан скрадок для охоты на сохатых. Вот туда пошли герои и влезли. Огляделись. Вороги в зимних шапках были как на ладони.
— Давай из карабина их пощёлкаем, — предложил Суров.
— Не-а! Одного щёлкнем, а ещё двое убегут. Их надо сразу и всех. Это ведь те, что меня топили в болоте, я их по одёжке узнал издаля. Сейчас, паря, или они нас или мы их — другого не дано, — очень строго с придыханием изрёк Василий.
При этом Демьяныч нутром понял, что его напарник что-то не договаривает. Ведь он так ничего не рассказал, как его прихватили и за что пытались убить. Вдруг в полной тишине затрещала кедровка. Наши всё зорче вглядывались в супротивников и заметили, что те покинули свои лежаки, с которых следили за домом, и собрались вместе за вывороченным корневищем на прогалине. Сидя на корточках, что-то горячо обсуждали, жестикулируя руками, а потом, слегка наклоняясь вперед, пошли по прогалине прочь от поляны.
— Во дела, — тихо проговорил Василий. — Ну, с Богом, и нам надо за ними. Нече ждать темноты.
Практически не таясь, они обошли поляну, зашли в лес и пошли параллельно прогалине по звериной тропе. Чуть впереди шёл старик. Он поднял руку и сразу же присел. Приблизительно в версте от поляны с избушкой в лощинке они увидели почти бездымный костерок и сидящих у костра варнаков.
— Ну, Костя, теперь грех их не сподобить. Только тихо.
Ветер, который зашумел в вершинах деревьев, скрадывал треск от сухих сучков, на которые оба, впрочем, почти не наступали.
Договорились стрелять разом из пистолетов. Прячась за деревьями и перебегая от одной лесины к другой, они вплотную приблизились к костру. Спокойный разговор у огня отчётливо был слышен.
— Ну ты, Федот, и глазаст. Как заметил этих двоих.
— А ты, Кондрат, бестолочь, я же те говорил, глянь — потонул или нет. Поленился ты. Твою долю уменьшаю, — сказал третий.
Было видно, что он вожак. Наши засадники ждали момент, так как двое сидели к ним спинами, а вожак с другой стороны костра напротив. Темнело явно и быстро. Расстояние между Василием и Суровым было саженей двенадцать. Они всё время переглядывались. Но вот Василий махнул рукой, и оба враз бросились вперёд. Суров споткнулся, но не упал. Василий уже стрелял. Двое растянулись на траве сразу. Третий откатился к ружьям, но пуля Демьяныча попала в ложе, и этот варнак вскочил и бросился в тайгу, петляя, как заяц. Два ствола в четыре выстрела достали его.
— Ух, — выдохнул старик и уселся на какую-то лесину, держась за сердце.
— До дома-то дойдёшь?
— Дойду, только вот отдышусь, — сказал тот, доставая склянку с валерьяновыми каплями и прикладываясь к ней.
— Пойди, глянь, если кто живой, добей, — жёстко сказал старик, — а то беды не оберёмся.
Через минуту у костра раздался выстрел из пистолета, и снова стало тихо. Оба стояли у огня и глядели на то, что три минуты назад было людьми.
— Ну-ка, погляди, что у них за припас.
Василий разрезал ножом одну из котомок. Из неё посыпались самородки размером с пригоршню и более мелкие больше ногтя.
— Ну вот моё золотце нашлось.
Во второй котомке был бакалейный припас, а в третьей — толстая клеёнчатая папка с тесёмками.
— Ну вот и другая пропажа, однако подороже будет, чем самородочки. Здесь, Константин Демьянович, опись всех приисков с картами по дальней, средней и ближней тайге Витимско-Олёкминского края.
Суров начинал понимать причину того, что произошло с Василием к моменту их встречи.
— Этих, — сказал старик, — надо сжечь. Здесь есть подходящая яма с валежником, видать бывшая медвежья берлога.
— А тайга не загорится? — спросил напарник.
— Ну, малость погорит, ветер-то к реке, в ночь гроза будет. Само погаснет.
Они перетащили трупы к яме, уложили их в ряд на валежник, рядом положили ружья, пустые котомки, котелок. Натаскали в ночи ещё валежнику, прикрыв им тела. Подожгли это со стороны ветра и, не оборачиваясь,
направились к зимовью, прихватив с собой найденное у варнаков добро Василия Авенировича. По дороге тот рассказал, что, когда его захватили нонешние погорельцы, у него была вьючная лошадь. Она-то и выдала, заржав в таёжной тишине, и приманив таким образом лихих людей с известной промысловой тропы.
Он-то двигался почти рядом по звериной тропе, опасаясь засады на той. Далее он сообщил, что из своего он не обнаружил заплечной сумки с 10 фунтами золотого песка хорошей пробы и странным блестящим прозрачным камешком, который легко резал стекло и весил более 2-х золотников (40 карат). Этот камешек лежал вместе с мелкими самородками в головке золотого концентрата на проходнушке[8], которой он мыл золотоносные пески на своём последнем, уникальном по содержанию золота, участке.
