В посёлке о старике знали, что это родственник Сурова — разорившийся на карточной игре в столице брат его покойной матери, которого купец поселил у себя, милосердствуя Христа ради.
Наличие подобных приживал ни у кого не вызывало удивления — дело обычное. Домочадцы знали, что старик нелюдим, молчалив, беззлобен и богобоязнен. Большую часть времени он проводил у иконы с дорогим окладом из золота и крупных драгоценных камней. В его небольшую светёлку запросто входил только сам хозяин.
Слуга же, оставляя в прихожей еду и то, что требовалось деду, права входить в светёлку не имел. Только однажды Шак (так звали слугу) в трактире, по глухому загулу (гулял с местным околоточным), под большим секретом проговорился о том, что видел, как хозяин молился вместе со старшим. Шак знал также, что временами, за разговором, особенно после бани, Демьяныч со стариком крепко пили, но никогда не ругались. Всегда разговаривали вполголоса.
Несмотря на поздний час, Суров направился во флигелёк к старцу. Судя по свету в оконце, тот ещё не ложился.
По жизни вышло так, что столкнула их какая-то не то напасть, не то длиннющее невезение по очень узкой дорожке при обстоятельствах, о которых говорят: «Пан или пропал», не то что-то мистическое — «совпало». Случилось так, что Константин Демьяныч сам уже вошёл в силу и имел не менее 60 подручных, состоявших на его жаловании, управлял хлопотным хозяйством.
Однако временами, когда уставал от дел, отправлялся на таёжную заимку и неделю рыбачил, охотился и спал всласть, забыв о хлопотных и долгосрочных делах. Однажды, подранив оленя, он пошёл по следу и забрался в такие дебри, каких ранее и не видывал. Замшелые стволы векового листвяка, с веток которого спадали занавески из полупрозрачных зелёных лишайников, огромные зелёные сверху валуны размером с полтинник, мрачная тишина которых давила как в царстве Кощея, шум ветра где-то в верхушках гигантских деревьев — всё это делало окружающее нереальным. След оленя исчез. «Кривой нога ходил» — вспомнил он присказку местного якута, когда тот терял тропу в буреломе. Фляжка с шустовиком висела на боку, спички были и через малое время перед квадратным камнем весело засветился костерок. Ночь прошла без приключений, если не считать мерзкого уханья филина под утро. В случае, когда человек заблудился в тайге, надо искать ручей и двигаться по нему до речки, в которую он впадает. Это охотник знал. Так и сделал. Однако ручей вывел его не к речке, а к болоту, на берегу которого явственно чувствовалось недавнее пребывание людей. Угли от костра на берегу были тёплые. Две ошкуренные лесины и два вбитых кола, соединённых вверху горизонтальной слегой, обозначали место стоявшей здесь палатки. Примятый мох, свежие щепки, куски верёвки, обглоданные кости, разбитые с одной стороны чем-то тяжёлым и, наконец, четыре пустые, тёмного стекла бутылки со знакомыми ему бумажными наклейками — спирт — не оставляли сомнений о том, что только что здесь были люди.
Он подошёл к краю болота. «Зыбун, я утопну», — подумал следопыт. Он вздрогнул, когда в хрупкой тишине раздался хриплый неестественно булькающий стон. Повернув голову на звук и сняв с плеча карабин, увидел лежащую на поверхности болота голову несомненно человека с задранной кверху бородой. Голова то ли рычала, то ли хрипела, и принадлежала живому человеку. Суров быстро схватил две ошкуренные лесины, кои приметил, осматривая стоянку, связал их вместе и концом верёвки привязал к обломку лиственницы на берегу. Сбросил куртку, сапоги, порты и, держась за деревяшки, спустился в болото. Дна ноги не нашли. Добравшись до головы и опустив руку в жижу, он схватил человека и потянул на себя. Это ему не без труда удалось. Пока он тащил страдальца, голова не менее трёх раз хлебнула болотной жижи, но как-то странно каждый раз её выплёвывала. Мужчина, вытащенный на берег, был со связанными ногами и руками. Его трясло и корёжило. Разрезав верёвки, Демьяныч увидел длинного, худого, широкоплечего человека.
Быстро наладив костёр и подтащив к нему болотного сидельца, стал его раздевать. Сам скинул свою робу и порты, и, обтерев трясущегося человека сухим мхом, одел на него снятую с себя одежду, приложил к его сухим губам фляжку с шустовиком. Тот выхлебал остатки коньяка и, выдохнув, впал в забытье. У берега болота было немного воды. Прополоскав от болотной жижи одежду страдальца, Суров развесил её над костром. Дело было в середине июня и в собственной исподине холодно не было, но одолевала мошка.
Часа через два человек очнулся и сел. К тому времени его спаситель заварил крепкий чай и высушил одежду. Молча человек снял чужое, обрядился в своё, трижды перекрестился и поклонился своему избавителю.
Всё это происходило молча. Суров знал закон тайги. Пока хозяин не заговорит — гость молчит. Страдалец был уже здесь, когда охотник его увидел. Стало быть, болотный сиделец и есть хозяин сего места.
По разумению Константин Демьяныча, спасённому им человеку было за шестьдесят, хотя дряхлости в нём не чувствовалось. Старик встал, умылся в болотце с жёлтоватой водой, достал из кармана черепаховый гребень и, расчесав волосы на голове и бороду, с улыбкой повернувшись к Сурову, сказал глуховатым голосом:
— Второй раз родился, душевное спасибо, мил человек! Совсем уже нахлебался болотной жижи, если бы не корень вон от той листвяки, — он показал на толстый замшелый ствол дуба, что провис в болотце. — Я его ногами нащупал, а если немного пошевелиться — соскользнёшь, и конец.
Купец подвинул ему кружку с чёрным дымящимся чаем. Старик степенно перекрестился и разом отхлебнул половину.
— Кто вы, почтеннейший, и кой злыдень определил вас в болото?
— Зовут меня Василий Авенирович, а покойный мой батюшка носил фамилию Попов.
Суров слышал о купце I гильдии Авенире Попове, который владел несколькими приисками в средней тайге, слыл удачным золотопромышленником и разгульным чудаком. В своём доме он устроил комнату с обезьянами и оранжерею с пальмами и банановой травой. Однажды под зиму после особо удачного сезона, когда его прииски дали 46 пудов золота, он напоил в «дым» весь приисковый посёлок, насчитывающий 650 человек только мужского населения. Сам же выехал на главную улицу в коляске, запряжённой шестёркой козлов с крашенными синькой и басмой бородами. Сзади на двух тачках везли бочонки с водкой и как только обнаруживали трезвых, то есть стоящих на двух ногах, тут же, к великой радости людей, поили их до упаду. Когда пьяного Авенира привозили домой, то, проспавшись, он похмелялся и приказывал закладывать карету (так он называл козлиную упряжку) и развезти по питейным заведениям бесплатную водку. К этому моменту у шинков скапливались страждующие похмелиться, и всеобщее пьянство снова охватывало весь посёлок. Гульбище продолжалось всю неделю. Прекратил это исправник, поставив охрану у винного склада.
