Однако проклятый океан опостылел мне настолько, что захотелось убраться подальше, чтобы его не видеть. Незнакомые горы вполне могли кишеть дикарями или неизвестными мне опасными хищниками, но, так или иначе, это были всего лишь горы, а находить там пропитание я умел. Особенно меня привлекало разнообразие горных ландшафтов, выгодно отличавшееся от опостылевшего морского пейзажа. Поэтому на том берегу я задержался лишь дня на два или три. Этого хватило, чтобы отдохнуть и восстановить силы, после чего я заново уложил свою котомку, повернул на восток и зашагал к подножию гор.
К счастью, тогда стояла середина лета, ибо ночи в горах прохладны, а моя одежонка и единственное одеяло уже изрядно поизносились, к тому же долгое пребывание в соленой воде не пошло им на пользу.
Случись мне попасть в эти горы зимой, мне пришлось бы нелегко, ибо горцы рассказывали, что там случаются сильные снегопады, делающие тропы непроходимыми. В конце концов я встретил-таки людей, но перед тем проблуждал в горах много дней и уже начал задумываться, не случилось ли так, что извержение Цеборуко или какая-то другая катастрофа, пока меня носило в море, в очередной раз уничтожила население Сего Мира.
Народ, с которым я в конце концов повстречался, был весьма необычен. Назывался он (да, надо полагать, называется так и сейчас) рарамури, что значит «быстроногие», и, как станет ясно из дальнейшего рассказа, к тому были все основания. Первого рарамури я встретил, когда стоял на вершине утеса, отдыхая от захватывающего дух подъема и восхищаясь потрясающим видом. Я смотрел вниз — на невероятно глубокую пропасть, с крутыми, но густо поросшими лесом склонами, по дну которой протекала река. Реку эту питал водопад, низвергавшийся с седловины на горной вершине — как раз напротив той, на которой стоял я. Должно быть, высота водопада достигала половины долгого прогона: то был могучий белый водяной столб, внизу утопавший в мощном клубящемся облаке белого тумана. Я созерцал это величественное зрелище, когда услышал оклик:
— Куира-ба!
Я вздрогнул, ибо уже успел отвыкнуть от звука человеческого голоса, но угрозы в оклике не чувствовалось, и я счел его приветствием. И точно: молодой человек, направлявшийся ко мне по краю утеса, улыбался. Облик его отличала особого рода привлекательность — так может быть привлекателен ястреб. Хорошо сложенный, чуть пониже меня ростом, парень был вполне прилично одет, но бос. Как, впрочем, и я, ибо мои сандалии давно износились. На незнакомце были аккуратная набедренная повязка из оленьей кожи и разрисованная накидка из того же материала, но непривычного для меня покроя, с рукавами, видимо, чтобы лучше грела.
Когда он подошел ко мне, я ответил ему его же приветствием:
— Куира-ба!
Юноша указал мне на водопад, которым я восхищался, и, ухмыльнувшись столь самодовольно, словно являлся его владельцем, сказал:
— Баса-сичик.
Я решил, что это означает «падающая вода». Редко бывает, чтобы водопад называли как-то иначе. Я повторил эти слова и произнес их с чувством, давая понять, что нахожу «падающую воду» восхитительной, что зрелище произвело на меня сильное впечатление.
Молодой человек указал на себя и произнес: «Тес-Дзиора», очевидно, назвав свое имя. Как выяснилось потом, оно означало Стебель Маиса. Я, ткнув себя в грудь, сказал: «Микстли», после чего указал на облако в небе. Он кивнул, похлопал себя по прикрытой накидкой груди и пояснил: «Рарамури», а потом указал на меня, сопроводив этот жест словом «чичимек».
Я выразительно покачал головой, похлопал себя по голой груди и сказал: «Мешикатль», на что он отреагировал снисходительным кивком, как будто я уточнил название одного из многочисленных племен чичимеков — народа Пса. И лишь по прошествии некоторого времени я понял, что рарамури никогда даже не слышали ни о стране Мешико, ни о красоте и богатстве наших городов, ни о мощи наших армий, ни о наших обширных владениях. А если бы даже и услышали, то вряд ли бы всем этим заинтересовались, ибо у себя в горах рарамури живут в довольстве, той жизнью, которая вполне их устраивает, и редко пускаются в дальние путешествия. Поэтому им знакомы только соседние народы, с территории которых в их земли иногда проникают отряды воинов, группы торговцев или просто случайные странники вроде меня.
К северу от рарамури живут ужасные йаки, с которыми никто находящийся в здравом уме не желает иметь дела. Об этом племени я уже слышал от старого почтека, а Тес-Дзиора, когда я позднее выучился его языку, рассказал мне много интересных подробностей:
— Своей дикостью и свирепостью эти йаки превосходят самых свирепых и диких зверей. Они носят набедренные повязки из человеческих скальпов, причем скальпируют человека, пока тот еще жив, после чего зверски убивают его, расчленяют и пожирают. Понимаешь, они считают, что если человека сначала убить, то его волосы уже не стоят того, чтобы носить их на чреслах. А волосы женщины вообще не в счет. По разумению йаков, попавшие к ним в руки женщины годятся только для еды. Сначала их, правда, насилуют — до тех пор, пока не разорвут промежность.
В горах к югу от рарамури живут более мирные племена, родственные им по языку и обычаям. Вдоль западного побережья обитает народ рыбаков, почти никогда не удаляющийся в глубь суши. Этих если и нельзя назвать цивилизованными, то они, во всяком случае, чистоплотны и опрятны в одежде. Единственными грязнулями и неряхами из всех соседей рарамури были обитатели западных пустынь — дикие чичимеки.
Так стоит ли удивляться, что я, обгоревший на солнце, оборванный и полураздетый, в глазах рарамури мог быть лишь выходцем из этого никчемного народа, хотя, с другой стороны, трудно было предположить, что какой-нибудь чичимек из одного лишь любопытства проделает нелегкий путь к горной вершине. Полагаю все же, что при нашей первой встрече Тес-Дзиора, по крайней мере, заметил, что от меня не воняло. Благодаря обилию в горах воды я имел возможность мыться каждый день и был чистым, как любой рарамури. Однако, невзирая на чистоплотность и горячие заверения в том, что я мешикатль, сопровождаемые восхвалением моего народа, мне так и не удалось убедить ни одного рарамури, что я не чичимек, сбежавший из пустыни.
Впрочем, особого значения это не имело. Кем бы я ни являлся и кем бы хозяева меня ни считали, прием мне был оказан самый радушный. Так что я не без удовольствия задержался на некоторое время среди горцев, изучая их интересные, заслуживающие внимания обычаи. Постепенно я усвоил их язык достаточно, чтобы, хоть и прибегая порой к помощи жестов, объясняться без особых затруднений. Ну а при первой нашей встрече с Тес-Дзиора жесты были главным способом общения.
