Ознакомительная версия.
Мать Ады была русской, а отец — американцем. Он работал на Ижевском заводе по контракту, но в самом начале революции его убили, и Аде с мамой пришлось перебраться во Владивосток.
На беженском пароходе им досталось место в коридоре, и мама, простыв на сквозняке, заболела воспалением легких. В день, когда корабли Старка подошли к форту Усун, она умерла, и в пятнадцать лет Ада осталась круглой сиротой.
Невысокая, хрупкая и сероглазая, с мягкими каштановыми волосами, обрамлявшими круглое личико, она не замечала собственной прелести и старалась быть как можно незаметней. Она нашла себе укромное место за ящиком со спасательными жилетами: это был ее мирок — расстеленное на полу красное одеяло и стопка книг, которые мама прихватила для нее из Ижевска. Там Ада и просидела долгие недели, покуда адмирал Старк вел переговоры с шанхайскими властями.
Беженцам все-таки разрешили сойти на берег, но только без оружия, а пароходам было велено покинуть территориальные воды Китая.
На корабле поднялся радостный переполох.
— Пойдем, горемыка, с нами! — позвал Аду отец Серафим, высокий плечистый священник со спутанной светлой бородой.
— Я никуда не пойду! — испуганно прошептала Ада. Она понятия не имела, что ей делать в Шанхае.
— Ну, как знаешь, — вздохнул батюшка. — Корабли на днях отправятся в Манилу, а она далеко от России. Вот скинут большевиков, как ты назад вернешься?
Ада ничего не ответила.
Вскоре на пароходе остались только матросы-добровольцы. Ада бродила по пустым коридорам и непрестанно думала о том, как ей быть.
Несколько раз она натыкалась на Клима Рогова, который тоже отказался ехать в Шанхай. Никто так и не понял, почему жена бросила его: после войны все неискалеченные мужчины были наперечет, а Клим еще и по-английски говорил и танцевал так, что все ахали. У предательства Нины было только одно объяснение: маленький чех, Иржи Лабуда, лишь притворялся бедным и несчастным, а на самом деле у него была припрятана крупная сумма, которой он и соблазнил чужую супругу.
Встретившись, Клим и Ада смотрели друг на друга исподлобья и, не здороваясь, расходились по своим углам. Говорить ни о чем не хотелось.
Ада вышла на палубу и увидела, как Клим, перебравшись через борт, спускается в лодку-сампан, где его поджидал старый китаец в стеганой куртке и рваном суконном треухе.
— Вы куда? — ахнула Ада.
— Я все-таки поеду в Шанхай, — отозвался Клим.
Она растеряно огляделась кругом. Ей вдруг показалось, что кроме нее на пароходе никого не осталась.
— Погодите, я с вами!
Ада вернулась в свой уголок, свернула красное одеяло и перевязала бечевкой книги. Брать их или не брать? Без книг, пожалуй, будет совсем тоскливо.
Спускаясь в лодку, она потеряла равновесие и чуть не упала в воду — хорошо, Клим успел ее подхватить! Странное это было чувство: сильные руки в последний момент спасли Аду от падения.
Клим усадил ее на циновку рядом со своим вещмешком и здоровым помятым самоваром, и старик, загребая широким кормовым веслом, повел сампан вверх по реке.
— У тебя остались какие-нибудь родственники? — спросил Клим у Ады.
Она покачала головой.
— Нет. То есть да… У меня есть тетя в Америке. Мама дала мне ее адрес и немного денег. Так что я напишу ей письмо.
Ада ждала, что Клим скажет, куда они направляются, и в тревоге грызла ноготь на большом пальце, вылезшем через дырку на варежке. А что, если они сейчас подплывут к Шанхаю, и Клим бросит ее на произвол судьбы? Куда ей тогда податься?
Она украдкой разглядывала его: густые брови были нахмурены, на щеках темнела многодневная щетина, ветер трепал выбившиеся из-под кепки давно не стриженные вихры.
— Почему вы решили остаться в Шанхае? — спросила Ада.
— Вчера на камбузе на меня снизошло озарение, — не глядя на нее, отозвался Клим. — Я подумал, что наша жизнь похожа на мешок с картошкой, где каждый день — это одна картофелина. Перед нами стоят два бака: один для супа, а другой — для гнилья, и только от нас зависит, куда мы кинем очередной день. В общем, гнить на корабле не имело смысла.
Ада улыбнулась: сравнение ей понравилось.
— А если картошка изначально гнилая? — спросила она.
— Умные люди из всего извлекают пользу.
Клим показал на проплывающую мимо лодку с огромной зловонной бочкой на корме:
— Знаешь, что это такое? Китайцы выгребают дерьмо из ночных горшков и делают из него удобрения для огородов. Все местные овощи выращены на нем.
Ада охнула и решила, что ни за что не будет есть китайскую еду.
Когда сампан добрался до Шанхая, лодочник хотел высадить их на роскошной набережной, но Клим велел ему плыть дальше.
Выше по течению рядом с пакгаузами и фабричными цехами стояли невообразимые лачуги, собранные из обломков досок и старых рекламных щитов. Над тростниковыми крышами тянулся бурый дым, на бамбуковых шестах висели одеревеневшие от холода рубахи.
Лодочник подвел сампан к кособокой пристани, вдоль которой выстроились самодельные лодки и плоты. Тут же сидели сонные рыбаки с удочками, тут же чумазые тетки чистили громадные медные котлы.
— У тебя есть деньги? — спросил Клим у Ады.
Она нахмурилась:
— Есть. А что?
— Я договорился, что отдам за проезд самовар, но эта штука стоит гораздо больше, чем двадцать центов. Денег у меня нет, так что решай сама — надо или не надо спасать мое имущество. Лично я думаю, что самовар нам пригодится.
Ада просияла: Клим сказал «нам». Кажется, он не собирался ее бросать!
Она торопливо достала из кармана вязаный кошелек:
— У меня есть американский доллар!
Однако старик отказался принимать иностранные деньги и послал мальчишек-рыбаков за менялой.
— Местную валюту тоже называют долларами, — объяснил Клим Аде. — В одном шанхайском долларе сто центов, цент делится на копперы, а копперы — на медные китайские монеты с квадратной дыркой посередине. Правда, на них ничего не купишь, кроме кипятка у разносчика.
Вскоре явился маленький меняла в жилетке с потертой вышивкой. К его запястью была прикована железная касса, которую он носил под мышкой, как портфель.
Обменяв доллар на несколько тусклых монет с непонятными закорючками, Клим расплатился со стариком и повел Аду по шумной кривой улице, застроенной двухэтажными домами. Внизу помещались лавки, а наверху — жилые комнаты.
Ада с изумлением разглядывала черепичные крыши, забранные тонкими рейками окна и вертикальные доски, расписанные иероглифами.
— Это что — вывески? — спросила она.
Ознакомительная версия.
