Макетатон спросила себя: а Анхесенпаатон? Ее тоже лишил девственности отец? Она задала этот вопрос матери, но та на него не ответила. Анхесенпаатон решительно отказалась отвечать на вопросы, которые задавала ей старшая сестра.
— Здесь есть жаровня? — спросила колдунья у кормилицы. — Принеси ее. А еще мне нужно немного дров и жар.
Кормилица отправилась в кухню на поиски требуемых предметов, которыми пользовались только зимой. Прошло много времени. Ночь нашептывала что-то, используя негромкое кваканье лягушек, которые праздновали окончание паводка. Колдунья и ее клиентка смотрели друг на друга через пустыню холодной ненависти. Сколько жизней извела эта женщина? К тем, против кого были направлены ее заклинания, она не испытывала никаких чувств. Она была лишь инструментом страстей человеческих и обращалась как к добрым, так и к злым силам. А они действовали по собственной воле, слишком занятые собой, чтобы показываться и вмешиваться в дела людей.
Так же как и боги, силы Зла умирали, если люди не оказывали им почестей.
Наконец вернулась кормилица. Судха Хекет закончила делать вторую фигурку. Она поставила жаровню между собой и Макетатон.
— У тебя есть какие-нибудь предметы, которые принадлежат предателям? — спросила она, когда первая статуэтка была слеплена и она принялась за вторую.
Макетатон задумалась. В пустой комнате ее сестры не осталось практически ничего, а в покои Сменхкары у нее никогда не было доступа. Но все-таки она встала, собираясь порыться в комнате своей сестры в присутствии испуганной кормилицы. По дороге она взяла лампу. Что она может найти в комнатах, которые были чисто выметены? На ложе, естественно, ничего не было. Сундуки увезли. Она открыла шкаф и посветила там тусклой лампой. Что-то блестящее привлекло ее внимание. Это была золотая булавка, затерявшаяся на полке. Она достала ее и принялась рассматривать. Да, булавка для фиксации короны на парике. Вполне возможно, что она принадлежала ее сестре.
Но у нее не было ничего, что принадлежало бы Сменхкаре.
Она вернулась и протянула булавку Судхе Хекет.
— Я нашла только это. Это принадлежит одному из предателей. Никакой вещи другого у меня нет.
— Тогда напиши его имя на обрывке папируса, божественная царевна. На маленьком клочке.
Папирус? Что это выдумала ведьма? Он был предназначен только для царских и других официальных документов. Ей с трудом удалось выпросить у писарей лист папируса, на котором она написала письмо деду. А теперь, когда писари уехали, во всем дворце не сыскать и следа папируса.
— Если у тебя нет папируса, напиши на кусочке дерева, — сказала Судха Хекет, протягивая Макетатон щепку, которую она достала из жаровни.
Но у царевны не было ни пера, ни чернильницы. Она должна была спуститься в зал писарей на первом этаже, чтобы поискать их.
— Тогда нацарапай его булавкой, так даже лучше, — сказала Судха Хекет.
Макетатон принялась за дело. Когда имя было написано, колдунья осушила кубок с вином, зажгла веточку от пламени лампы и подожгла дрова. Потом она достала пакетик из своей котомки и высыпала его содержимое в огонь. Дым стал плотным и приобрел синеватый цвет. Макетатон узнала запах камеди.
— Аура, — воскликнула колдунья хриплым голосом, — я знаю твое имя, я призываю тебя!
Слово «аура» означало «перевернутая голова».
— Хемхемти, я знаю твое имя, я призываю тебя.
Ворчун.
— Кету, я знаю твое имя, я призываю тебя.
Причиняющий Зло.
Чуть живая от страха, кормилица вытянула шею, чтобы лучше слышать.
— Амам, я знаю твое имя, я призываю тебя.
Пожирающий.
— Саатет-та, я знаю твое имя, я призываю тебя.
Погружающий Землю во Тьму.
Кормилица икнула. На террасе захлопала крыльями какая-то птица.
— Иубани, Кермути, Унти, Каруемемти, Кесеф-хра, Сехем-хра, Най, Уай, Бетешу, Каребуту, я знаю ваши имена, я вас призываю.
Над жаровней затрепетало пламя.
— Апоп, ты видишь, я знаю все твои имена, приди к твоей слуге Макетатон, которая умоляет тебя помочь ей. Два человека должны быть наказаны.
Крупный ночной мотылек летал возле огня. Может, он отравился дымом. Он упал в огонь, как жертвенная птица. Макетатон наблюдала за этой сценой не мигая. Колдунья взяла у нее из рук щепку с нацарапанным именем и проткнула ею голову фигурки с фаллосом. Во вторую фигурку она вонзила золотую булавку.
— Апоп, хранитель Великого Равновесия, уничтожь могущественных, причинивших вред твоей рабе Макетатон, которая признает тебя и просит твоей силы для их уничтожения.
Откуда она знала, что они могущественные?
Макетатон внезапно подпрыгнула. Она могла поклясться, что видела тень, мелькнувшую в глубине зала. Небольшая тень, горбатая и безобразная.
— Я чувствую, — сказала колдунья. — Апоп пришел.
Кормилица, онемевшая от ужаса, вытаращила глаза. Колдунья бросила первую статуэтку в огонь. Воск таял быстро, пропитывая дрова, из углей вырвался длинный язык пламени. Вечерний ветер закружил его, и над ним поднялся черный дым.
Вторая фигурка, в которой была золотая булавка, отправилась за первой. Она таяла, огонь метался. Короткие языки пламени дергались в жаровне. Колдунья вскинула брови.
— Один из этих людей защищен, божественная царевна, — Апоп не может до него добраться…
Сердце Макетатон отчаянно забилось. Она проглотила слюну.
— Никто не может приказывать Апопу. Его можно только просить…
Прошло неизвестно сколько времени. Пламя утихло.
— Вот и все, божественная царевна. Я сделала все, что было в моих силах.
Макетатон кивнула. Она разжала кулак, который все это время был сжат. В ее руке оказалась золотая пряжка, украшенная большим красным камнем. Она протянула ее колдунье.
— Иди, — сказала ей Макетатон.
Колдунья посмотрела на пряжку, и ее глаза округлились. Это была царская награда. Она встала, пала ниц перед царевной и поцеловала ей руки. Потом она завернулась в свой плащ и ушла, обойдя большой бассейн, в котором плавали давно закрывшиеся лотосы, потому что здесь уже прошел Анубис.
В глубине жаровни все еще краснела головка булавки, как глаз какого-то жука.
Меритатон, ее супруг, Тутанхатон и Анхесенпаатон почти каждый день ужинали вместе. Для них это был способ почувствовать себя естественно в чуждом мире, а особенно в этом неуютном дворце.
— Снадобья Аа-Седхема творят с Сетепенрой чудеса, — сказала Меритатон. — Ей стало лучше уже на следующий день, к ней даже вернулся аппетит.
