Меч! Катон повернул голову и увидел, что вполне может дотянуться до клинка, мирно лежавшего на галечном ложе. Он разжал хватку ка вражеском горле и левой рукой зажал противнику рот. Правая его рука с плеском погрузилась в воду и нашарила рукоять. Катон перехватил меч и, напрягая последние силы, вогнал его снизу варвару в спину.
Противник конвульсивно дернулся, потом дернулся снова в попытке избавиться от клинка, но Катон все давил на него, то ослабляя нажим, то опять с яростью отчаяния проталкивая сталь в тело. Сопротивление ослабевало, и в конце концов центурион вывернулся из-под вражеской туши и сел прямо в расплывавшемся по ручью алом облаке, глухо кашляя и пытаясь вздохнуть. Он посмотрел на врага. Тот так и лежал на спине, а из груди его торчало острие римского меча, пронзившего ему сердце. Кровь толчками выбивалась из раны и медленно смешивалась с неспешным потоком. Голова убитого запрокинулась, погрузившись в воду, открытые глаза уставились прямо в небо, волосы, увлекаемые вниз по течению, змеились, подобно полоскам росшей у берега тины. Как только Катон смог набрать в легкие воздуху, он перевалил врага на бок, уперся в его спину сапогом и, потянув за рукоять, высвободил меч. Клинок вышел наружу, открыв путь струе крови, а Катон тут же бросился к берегу и пополз вдоль него прочь от места схватки. Наверняка дуротриги заметят оставшуюся без всадника лошадь и, надо думать, захотят выяснить, почему это так. Мелькнула мысль, а не стоит ли самому сесть верхом и попробовать ускакать, но Катон решил не рисковать понапрасну. Наездник он был, что говорить, еще тот, а вот дуротриги — напротив. Скачка с ними наперегонки наверняка закончилась бы для него задолго до желанного финиша.
Исходя из этих соображений, он пробирался вниз по течению прочь от врагов и вроде бы в правильном направлении, поторапливаясь, насколько возможно, и в то же время навострив слух, чтобы расслышать, когда наткнувшиеся на труп соплеменника дуротриги понесутся в погоню. Однако все было тихо, но, одолев с четверть мили и почувствовав дрожь в конечностях, Катон понял, что слишком измотан и больше не выдержит гонки. Нужно куда-то спрятаться, передохнуть, набраться сил, а уж потом поискать способ пробраться в город, где наконец можно будет ощутить себя в безопасности.
В безопасности? В Каллеве? Что за вздор? Катон мысленно выбранил себя и потер подбородок. Обе когорты наголову разбиты. Единственно как-то противостоять дуротригам в городе сейчас может лишь горстка гарнизонных служак да отряд личных телохранителей Верики. Стоит врагу понять это — и Каллева обречена.
Затем он подумал о Макроне и Тинкоммии. Пережил ли весь этот кошмар хоть один из них или они оба погибли, и их тела валяются сейчас где-то в высокой траве, суля пир стервятникам, уже кружившим над полем боя в лучах поднимающегося к зениту светила.
Осторожно огибая речную излучину, Катон перебрался через поваленный наземь ствол. Дерево было вывернуто с корнями, под их узловатым сплетением, судя по выбросам грунта, вырыли нору барсуки. Молодой центурион втиснулся в маленькую берлогу и торопливо разворошил мечом землю над лазом. Почва осыпалась, ее комки почти завалили нору, а заодно и ее нового обитателя. Конечно, вздумай кто-то проверить, нет ли кого под корнями, беглеца мигом бы обнаружили, но лучшего убежища все равно не предвиделось. Римлянин лежал неподвижно, прислушиваясь к доносившемуся через крошечное отверстие журчанию воды, и ждал, когда же закончится этот неимоверно долгий и жаркий день.
Он пришел в себя резко, как от толчка, потревожив посыпавшуюся сверху землю, сквозь слой которой что-то пофыркивало и принюхивалось к его лицу. Когда центурион шевельнулся, неведомая тварь взвизгнула и исчезла, а спустя мгновение Катон с ужасающей отчетливостью вспомнил все, что произошло накануне. Досадуя, что позволил себе заснуть, он некоторое время лежал неподвижно, прислушиваясь, нет ли снаружи какого-либо движения, однако единственным звуком, до него долетавшим, было журчание протекавшего по мелкому, каменистому ложу ручья. Над головой, сквозь переплетение мертвых корней, в просветах между серебристыми облаками были видны редкие звезды. Катон нащупал свой меч и лишь после этого осторожно стряхнул с себя землю.
Помедлив, чтобы понять, не привлек ли он нежелательного внимания, молодой центурион осторожно выбрался из барсучьего логова. Стелясь над землей, он подобрался к речушке и опасливо высунул голову из прибрежной осоки. Все вокруг тонуло во мраке, позволявшем безошибочно различить только силуэты деревьев.
Но за ними, на расстоянии не более мили, находилась Каллева. Валы были освещены горящими фашинами, сбрасываемыми защитниками города вниз, чтобы лишить врага возможности незаметно подобраться вплотную. Прямо на глазах у Катона крохотные темные фигурки подняли над частоколом на вилах несколько подожженных вязанок хвороста, которые огненными дугами прочертили ночь и, рассыпая искры, врезались в землю.
Местоположение неприятеля выдавала цепочка костров, их было особенно много напротив главных городских ворот. То здесь, то там в воздух взмывала зажигательная стрела, переносила огонь за валы и падала среди хижин. Багровое зарево, освещавшее небосклон, указывало на то, что в городе уже занялись пожары.
Положение казалось отчаянным, и Катон задумался, как ему быть. Второй легион находился самое меньшее в двух днях пути. Слишком далеко, чтобы поспеть туда вовремя для спасения Каллевы и римской складской базы. В дневном переходе в другую сторону — за Тамесис — находилась когорта, охранявшая форт, но силами одной когорты дела ведь не поправишь. Кроме того, передвигаться по территории, кишевшей врагами, можно было только тайком, а это удлинило бы время пути не меньше чем вдвое.
Вывод был прост — выбора нет. Катон обязан пробраться в Каллеву, а там сделать все возможное для организации ее обороны. Если Макрон погиб, командование уцелевшими бойцами обеих когорт ему надлежит принять на себя. А если еще мертв и Тинкоммий, а Верика, как известно всем, при смерти, то… у атребатов совсем нет вождя. Да, он обязан вернуться в город, причем как можно скорее.
Низко пригибаясь и держа меч наготове, он осторожно двинулся к главным воротам осажденного города. Легкий ветерок шевелил траву и листву невысоких кустов. Напряженно всматриваясь и вслушиваясь во тьму, чтобы не пропустить даже слабого звука и быть готовым встретить любую опасность, Катон прошагал примерно полмили, после чего позволил себе переждать. Предстояло самое сложное дело, ибо между ним и городскими воротами дуротриги образовали настоящий заслон, чтобы лишить уцелевших в сражении атребатов малейшей возможности пробраться в город под покровом ночной темноты. Они перекрывали все подступы, но Катон из-за куста вдруг увидел, как один из дуротригов покинул свое место в цепи и подошел к товарищу. Послышались грубые голоса, хриплый смех. Центурион не упустил открывшейся благоприятной возможности: низко пригнувшись, он метнулся в обнаруженную им брешь, проскочил и огляделся по сторонам. Никто не всполошился, не поднял тревогу — его не заметили. Теперь между ним и городом была лишь одна преграда — маленький походный костер, вокруг которого темнели фигуры лежащих и сидящих людей. Воины, кутаясь в плащи, отдыхали, набираясь сил перед завтрашним штурмом. Один варвар с копьем на плече, видимо караульный, стоял возле огня.