– Точно сказать не берусь, но ты, по моему глубочайшему убеждению, стал жертвой случая, – пояснил Горовой. – Тобой тот товарищ из столицы заинтересовался сразу после убийства твоего отца. Чем его зацепило, казалось бы, рядовое дело, мне неизвестно. Могу сказать одно: мною был получен приказ организовать твою травлю с последующим возбуждением уголовного дела и осуждением на длительный срок!
– И ты его выполнил блестяще! – усмехнулся Степан.
– А что мне оставалось делать? – развел руками Дмитрий Андреевич. – Ты же знаешь, что было бы со мной, не выполни я этот приказ?..
– Ладно, проскакали, – хмуря лоб, проговорил Калачев с мрачным видом. – Кое-какую ясность мы внесли. Остается только услышать, что может означать твой приезд в эту чертову дыру и суть задания, которое ты привез для меня.
– Ты все еще думаешь, что против тебя готовится еще какая-то подстава? – горько усмехнулся Дмитрий Андреевич.
– А что мне остается делать после всего, что со мной случилось? – отозвался Степан угрюмо. – Десять лет – срок немалый, по чьей-то прихоти просто выброшенный из моей жизни.
– Я не привык обсуждать приказы и исполнил все в точности, как мне велели, – словно оправдываясь, проговорил Горовой. – Хотя был момент, когда я махнул на все рукой, открыв твою камеру.
– Так это сделал ты? – удивился Калачев. – А я на кого только ни думал…
– Хотел, чтобы смылся ты с глаз долой, отсиделся, – продолжил полковник. – Получил бы нагоняй за твой побег, и на том бы все, глядишь, и закончилось. А ты снова в бутылку полез: вместо того, чтобы бежать очертя голову подальше, снова в коммуну скопцовскую поперся.
– Нет, ничего бы не закончилось, раз на меня кем-то была ставка сделана, – усомнился Степан. – Если бы я убежал, как ты говоришь, «с глаз долой», сейчас мы бы вместе лес валили. Тебе бы не простили моего побега.
– И такое могло случиться, – согласился, вздыхая, Горовой. – Зато совесть бы не мучила меня все эти годы.
Он налил коньяк уже в две рюмки, и на этот раз Калачев не отказался с ним выпить.
– Ну хорошо, допустим, я тебе поверил. Тогда как объяснить все остальное?
– Что, например?
– В чем смысл моего осуждения? Кому и для чего оно понадобилось?
– Сам долго раздумывал над этим, но ничего объяснить так и не смог. Одно ясно: очернили тебя перед горожанами для какой-то таинственной цели. Тебя как бы для «определенной надобности» законсервировали.
– Законсервировали и забыли, – с едкой ухмылкой уточнил Степан. – А теперь вот тебя послали проверить, не протух ли?
– Можно и так сказать, – улыбнулся Дмитрий Андреевич. – А в общем, я рад за тебя. Ну что, еще по стопочке?
– Давай наливай, – согласился Степан. – Только скажи мне на милость, «гражданин начальник», когда и на чем ты вывезешь меня отсюда?
– Я сюда приехал на вездеходе, и он ждет меня, – сообщил, прищуриваясь, Горовой. – А вот тебе выбираться по другому сценарию предстоит.
Калачев округлил глаза.
– Что, снова игра в прятки?
– Продолжение старой партии, – уточнил Дмитрий Андреевич.
– После которой меня снова приговорят, но уже к расстрелу?
– Об этом мне ничего не известно.
– Тогда ответь, что тебе вообще известно на мой счет, а я подумаю, стоит ли продолжать партию или отсидеть до конца свой срок в этой глуши?
Выпив, полковник поставил рюмку, откусил кусочек от корочки ржаного хлеба, немного пожевал и сказал:
– Соглашаться или не соглашаться тебе никто не позволит, Степа. Ты майор НКВД и обязан исполнять приказы!
– Получается, я всем чем-то обязан, только мне никто и ничем, – ухмыльнулся Степан.
– Не всем, ты Родине своей обязан! – торжественно заявил Дмитрий Андреевич. – Посуди сам, майор, меня, полковника, начальника одного из оперативных отделов с Лубянки, отправили к тебе, за тысячи верст, для личного инструктажа! Тебе это говорит о чем-то?
– Только о том, что меня снова собираются засунуть в чью-то задницу.
– Даже если и так, ты должен выполнить приказ от начала до конца! Ты состоишь на службе, давал присягу, и тобой в конце концов должны гордиться твои сыновья!
– Сыновья? Ты чего это вдруг о семье моей вспомнил? – нахмурился Степан. – Я десять лет ни от жены, ни от сыновей весточек не получал. Они, поди, уже и думать обо мне забыли.
– Давай-ка еще по рюмочке тяпнем, – уклонился от затронутой самим же темы полковник. – Зря что ль я вез из самой Москвы этот божественный напиток.
– Э-э-э, нет, – заупрямился Степан и схватил Горового за руку. – Пока о семье моей не расскажешь, я пить с тобой не буду!
– Хорошо, – согласился Дмитрий Андреевич и поставил бутылку на стол. – Не хотел я говорить тебе, но…
– Что, не тяни?! – занервничал Степан, почувствовав беду.
– Нету Глаши твоей больше, майор… Уже лет девять как похоронена.
– Как похоронена? – опешил Степан. – Или тоже, как и меня, в черный список «врагов народа» занесли?
– Нет, умерла она через год, как тебя лишилась, – ответил Горовой, пряча глаза. – Болезнь свела в могилу Глашу твою.
– А дети? Сыновья мои где? – всполошился Степан.
– О них не беспокойся, – вздохнул Дмитрий Андреевич. – Их брат твой забрал. Когда придет время, сам найдешь их.
Не говоря ни слова, Калачев схватил со стола бутылку коньяка и опустошил ее до дна.
* * *
Степан вернулся в барак к полудню, постоял у входа, глубоко вдыхая полной грудью влажный таежный воздух. В сенях он столкнулся с дневальным Махмудовым:
– Из столовой идешь, бригадир?
– Нет, от коменданта.
– Совещались?
– В карты резались, – со сдержанным раздражением буркнул Степан.
Махмудов шмыгнул носом и часто заморгал:
– Ты что, сердишься, бригадир? Я же только…
– Нюх потерял, – огрызнулся Степан и прошел мимо.
Ему хотелось побыть в одиночестве и осмыслить разговор с Горовым от начала до конца. Он заперся в каптерке. В помещении было холодно, изо рта выходил белый пар, а слой инея серебрился на потолке и на стенах.
Калачев долго ворочался на жестком матраце, кутаясь в тонкое одеяло. Мысли, тесня одна другую, проносились в голове. Снова и снова слышались слова полковника Горового: «Нету Глаши твоей…» Он пытался представить себе ее образ, могилку… А как там сыночки? Как относится к ним Василий? Увидеться бы с ними, поговорить, обнять, прижать к груди.
Степан не сомневался теперь, что необходимо отбросить все обиды и посильно помочь стране. Его место на передовой: на фронте, или во вражеском тылу, не важно. Бороться с врагом можно везде. Дмитрий Андреевич точно сказал: «Воевать надо там, куда назначили. Наша общая задача победить оккупантов, а как и чем их бить, уже не важно!» Все так, все правильно…
