Выкопав бронзовую печень, он отнес ее в горы, надеясь заглянуть в будущее. Тщетно. Внутренности тучного ягненка, пойманного по пути, тоже ничего не открыли. В порыве отчаяния Тарквиний разразился бранью, обращаясь к грозовому небу и нескольким парившим в нем стервятникам, однако тут же, опомнившись, почувствовал себя последним глупцом. И лишь когда он успокоился, к нему пришло единственное за весь путь откровение.
Гаруспик увидел себя в Риме, неподалеку маячила одинокая фигура Цезаря, над головой сгущались зловещие тучи. Затем он увидел Ромула и Фабиолу и окончательно уверился в том, что они дети Цезаря. В лицах обоих проступала печаль, встревожившая Тарквиния: близнецам грозит опасность? Неужели от Цезаря? Почему?.. И вдруг с неожиданной ясностью гаруспик осознал, что должен вернуться в Рим.
Прежде чем распрощаться с Цецилием и латифундией, он зарыл бронзовую печень рядом с гладиусом Тарквина. Возьми он реликвии с собой, они будут слишком бросаться в глаза, а правитель вроде Цезаря дорого бы дал за право обладать таким оружием. Гаруспик надеялся, что в будущем сумеет передать кому-нибудь знание о том, где они скрыты. Уходя из родных мест на юг, он уже знал, что больше сюда не вернется.
В Риме Тарквиний тут же наведался к Лупанарию — посмотреть, нет ли перемен. Зрелище вышвырнутого на улицу прорицателя вознаградило его сверх меры. Стало быть, Фабиола ищет знаний о будущем — и не ради забавы, ведь шарлатанским россказням она не поверила. Тарквиний вскочил на ноги и, поминутно забывая о принятой им роли уличного дурачка, устремился вслед прорицателю. Сочувственно пошептать на ухо, сунуть монету-другую — и он, возможно, узнает о сестре Ромула то, что ему нужно!
Если уж боги отказываются помогать, придется добывать сведения самому.
* * *
Первый триумф Цезаря знаменовал победу над Галлией. Хотя ни Ромул, ни остальные легионеры Двадцать восьмого, набранные в особую центурию, не участвовали в галльской кампании, они обязаны были сопровождать диктатора в качестве почетной стражи. Подготовка ко всем четырем триумфам заняла несколько недель. Каждое утро вся особая центурия, семьдесят два ликтора и сотни солдат из разных легионов собирались на Марсовом поле — обширной равнине к северо-западу от Рима, где распорядитель празднеств часами заставлял их упражняться. Солдаты ворчали, однако никто не протестовал: в конце концов, жизнью они тут не рискуют, а Цезарю ведь нужно, чтобы триумф прошел четко и гладко.
Ромулу и остальным не позволяли самостоятельно покидать загородный лагерь, кроме как по службе, так что пуститься на поиски Фабиолы или Гемелла ему не пришлось. Отчасти это даже утешало. Юноша слабо представлял себе, с чего начинать. В Риме ведь почти миллион жителей! Да и откуда ему знать, в столице ли сейчас Фабиола? А разорившийся Гемелл вряд ли живет в том же доме, где вырос Ромул. Теперь, когда мечта вернуться на родину наконец исполнилась, от такой беспомощности опускались руки. Правда, к радости Ромула, уставшего от вечных горьких мыслей, и чувство вины, преследующее его из-за Бренна, слегка притупилось.
Бешеный ритм города тоже отвлекал от дум. Где бы ни появлялись Ромул с товарищами, их приветствовали как героев, дети не давали проходу и клянчили потрогать гладиус или щит, благодарные матроны норовили сунуть в руки фрукты, хлеб или чашу вина, старики призывали на легионеров благословение богов. Ромул, выросший в столице рабом, к такому не привык: рабов замечают лишь тогда, когда посылают с поручением или пинком отшвыривают с дороги. Чувствовать себя героем-завоевателем было в новинку, и после тяжких лет, полных лишений и опасности, он спешил насладиться благами мирной жизни.
Триумфы Цезаря привлекли в Рим десятки тысяч крестьян, чьими палатками пестрели теперь даже мельчайшие уголки Рима, и диктатор, неподражаемый в своей щедрости, через день устраивал пиры для всех желающих — тысячи столов, установленных на форумах, ломились от яств и вина. В амфитеатре Помпея что ни день публике представляли то состязания атлетов, то колесничные гонки, то сражения; для охоты на диких зверей привезли сотни львов, поговаривали даже о морской битве, которую устроят на специально запруженном участке Тибра.
Гладиаторские бои, что неудивительно, вызывали у Ромула двойственное чувство. С одной стороны, он люто ненавидел и ланист, посылающих людей умирать на арене, и зрительские толпы, жаждущие крови. С другой — его до сих пор грели воспоминания о дружбе с Бренном, зародившейся в лудусе, и о выигранных на арене боях. Мысли о гладиаторских зрелищах тревожили Ромула еще и тем, что, уйди он из армии, нужно будет зарабатывать на жизнь, а он умеет лишь сражаться: гладиатором на арене или солдатом в армии. От круговорота дум чуть не лопалась голова, и хлопоты о заработке, как и поиск Фабиолы, Ромул предпочел отложить на потом.
Первый триумф запомнился Ромулу надолго. На рассвете процессия выстроилась на Марсовом поле: предваряемый семьюдесятью двумя ликторами — по двадцать четыре на каждый срок диктаторства, — Цезарь ехал на великолепной четвероконной колеснице, одетый в белую тогу с пурпурной каймой. Лицо его было выкрашено в красный — цвет победы, над головой раб держал лавровый венок. При виде Цезаря, великого полководца-победителя, легионеры вместе с Ромулом довели себя до хрипоты, выкрикивая приветствия, и остановились лишь после вмешательства распорядителя.
Особая центурия под одобрительным взглядом Цезаря прошагала вперед; начищенные шлемы, кольчуги и умбоны щитов блестели как золотые. За почетной стражей маршировали ветераны галльской кампании, прошедшие с Цезарем от Альп до северного моря и выигравшие десятки опаснейших битв — отборные солдаты Пятого, Десятого, Тринадцатого и Четырнадцатого легионов, любившие Цезаря как отца и готовые идти за ним хоть в Гадес.
За ними следовали невольники — двести галлов, выбранные из сотен тысяч захваченных в плен. Впереди, закованный по рукам и ногам в тяжелые кандалы, шел Верцингеторикс — доблестный вождь, возглавлявший борьбу галлов против римлян. После шести лет плена от него осталась лишь тень: косматый, обросший бородой, он ничем не напоминал прежнего мужественного воина, в потухших глазах читалось лишь безмерное страдание. Вслед за пленными тянулись повозки с добычей — мечи, топоры и щиты покоренных галльских племен, а также золото, серебро и прочие ценности. На отдельных повозках были укреплены картины, изображающие подвиги Цезаря, и плакаты с сухим перечнем заслуг: число убитых врагов, количество выигранных битв, размер завоеванных для Рима территорий.
