Это повергло Капестана в глубокое уныние, но вид белоснежной скатерти и прекрасной сервировки накрытого к обеду стола резко поднял настроение шевалье.
«Черт подери! – подумал он. – Теперь у Монморанси-Бутвиля есть шпага, которую я прославил, – а это стоит по меньшей мере три тысячи пистолей! Так что он еще мой должник!»
Успокоив таким образом свою совесть, наш храбрый искатель приключений отлично отобедал, после чего отправился пешком на Ломбардскую улицу, где рассчитывал найти своего достойного оруженосца Коголена.
«Чтобы взять Бастилию, – решил шевалье, – мне нужен по крайней мере еще один человек.»
Было уже шесть часов. Наступал ранний зимний вечер. Смеркалось… Обычно в это время улицы Парижа пустели, поэтому Капестан был удивлен, замечая то тут, то там большие группы людей. Все они двигались в одном направлении: казалось, бурные реки стремятся к морю. Подхваченный одним из этих потоков, шевалье вскоре очутился на Гревской площади. Там уже собралась огромная толпа: дворяне, мещане, горожанки… У каждого в руке был маленький фонарь. Капестан осведомился у какого-то толстяка:
– Чего ждут все эти люди?
– Чего они ждут? – удивленно переспросил толстяк. – Вы, сударь наверное, из провинции?
– Да, вы правы, – кивнул шевалье.
– Оно и видно! Мы ждем Большого Анри, который только что вернулся в Париж и отправился в свой особняк, – заявил он.
– Большого Анри? – повторил озадаченный шевалье.
– Ну да! Кого же еще! Большого Анри де Гиза! – вскричал толстяк.
– Анри де Гиза? А я считал, что его зовут Шарлем, – изумился Капестан.
– Его называют Большим Анри в честь его знаменитого отца, святого и мученика, – объяснил горожанин. – Он был главой Лиги. А теперь Лига снова возрождается из пепла. И нас не устраивает, что Францией правит сын еретика. Мы собираемся… Гиз!.. Гиз! – внезапно заорал толстяк. – Да здравствует Гиз! Да здравствует Лотарингия! Смерть гугенотам! Смерть флорентийцам! Да здравствует Большой Анри!
– Гиз! Гиз! Да здравствует месса! Смерть Кончини! Смерть еретику! Гиз! Гиз! – неслось со всех сторон.
Поднялся невообразимый гвалт. Люди бросали в воздух шарфы, шляпы, чепчики. Эту бурю восторга вызвало появление герцога Гиза, сопровождаемого кавалькадой знатных сеньоров. Процессию освещали факелы.
На ветру затрепетали флаги. Среди них Капестан заметил старое знамя Лиги. Зазвучали трубы. Из всех окон высовывались люди, радостно приветствуя своего кумира. Да, это бы он, Гиз, Шарль де Гиз, сын Анри, святой, сын Меченого!
– К Лувру! К Лувру! – вопила толпа.
Гиз побледнел. В эту минуту решалась судьба Франции и его собственная судьба. Он круто повернул коня. На Лувр! Пора! Династия Бурбонов отжила свой век. И вдруг раздался чей-то крик:
– Из Лувра идет гвардия! Гвардия! Берегитесь, гвардейцы!
Гиз понял: еще минута, – и начнется кровавая междоусобица. И ему не выйти победителем из этой схватки, потому что король послал против него свою гвардию.
Гиз взмахнул рукой, и кавалькада понеслась по улице Тиссерандри – к особняку герцога. Лувр спасен! Но прежде чем покинуть площадь, де Гиз успел бросить взгляд на человека, который первым крикнул, что сюда идут гвардейцы. И вдруг герцог узнал того, с кем повздорил сегодня утром на постоялом дворе! Он узнал Капитана! Взгляды шевалье и герцога встретились. Капестан громко расхохотался.
Кавалькада спешила к особняку Гизов: сторонники Лиги не были готовы к уличному бою. Наконец всадники остановились перед громадным зданием.
– Опустите подъемный мост! – громко распорядился герцог. – Поднимите решетку!
В этот момент к Гизу подбежал дворянин из его свиты.
– Нужно было идти к Лувру: против нас никого не посылали! Из Лувра не вышло ни одного человека! – задыхаясь, вскричал он.
– На Лувр! На Лувр! – тут же завопили сторонники герцога.
– Слишком поздно! – прошептал Гиз. Теперь он понял, почему смеялся Капестан. С уст герцога со рвалось яростное проклятье.
Лувр был темен и мрачен. Лишь в нескольких окнах виднелся слабый свет. В одной из освещенных комнат неподвижно стояли люди, похожие на призраков.
У окна, сжав губы, замер побледневший маленький король. Его волосы стали влажными от ночного тумана. Людовик Тринадцатый смотрел на того, кто завтра взойдет на престол, если пожелает… Юный король слушал неистовые крики, каждый из которых был пощечиной ему. За его спиной стоял Альбер де Люин. Он тоже смотрел в окно. Время от времени Люин наклонялся к Людовику и говорил:
– Сир, стоит вам только приказать. Какая охота! Какая превосходная охота! Позвольте нашей французской гвардии выйти! Давайте возьмем швейцарцев, сир! Возьмем корсиканцев господина д'Орнано – и на охоту!
– Сир, – поддерживал его Орнано, подкручивая усы, – стоит вам только пожелать – и мы обнажим шпаги!
Король отворачивался.
– Нет, сир! – произносил другой голос. – Схватить сегодня де Гиза – значит возродить Лигу и начать кровавую междоусобицу. Больше выдержки, сир! Будем действовать, как политики! И в один пре красный день мы расправимся с этими надутыми индюками. Давайте подождем, сир!
Юный король склонил голову. Этот голос его подавлял. И будет подавлять всю жизнь! Этот голос принадлежал Ришелье…
Люину пришлось уйти. Орнано тоже отступил на несколько шагов. Ришелье, не сомневаясь, что его выслушали и поняли, спокойно и величественно удалился. В дверях он столкнулся с каким-то человеком, одетым во все черное, который поклонился и прошептал:
– Монсеньор, Марион Делорм и маркиз де Сен-Мар только что вернулись в Париж.
Ришелье вздрогнул. Ришелье побледнел.
– Идем! – сказал он негромко.
Оба, епископ и человек в черном, Ришелье и Лаффема, быстро спустились по лестнице. Внизу они встретили дворянина, который поприветствовал их и стал подниматься по широким ступеням. Это был Ринальдо. Почему-то он бросил на Лаффема странный взгляд…
В комнате кроме короля, Орнано и Люина было еще несколько человек. У двери неподвижно стоял Витри. В углу смеялась маленькая королева Анна. Она не задумывалась ни о сегодняшних волнениях, ни о будущей жизни. За столом сидела королева-мать; чутко прислушиваясь к шуму, доносившемуся снаружи, она холодно смотрела на своего сына. Иногда королева вполголоса переговаривалась с Кончини – и тогда ее взгляд становился совсем другим. Мария Медичи снова завоевала сердце маршала д'Анкра!
Кончино Кончини улыбался. Однако он был бледен, как смерть. Этот человек не хотел больше жить! И все же он продолжал играть свою роль. Мария Медичи страстно шептала:
– Повтори, Кончино, повтори, что ты любишь только меня!
