Они подошли к сидевшим вокруг костра воинам. То тут то там слышалось недовольное ворчание: всем хотелось поскорее увидеть своих жен и детей. Скальд Торнфинн, освещенный светом костра, стоя пел песню, которую он недавно сложил:
У датчан большие ножищи.
Мясо оленя пригодно для пищи.
А у ирландцев такие носы!
Что в мире прекраснее розы-красы?
Однажды я встретился с мужиком,
Кто мог проглотить котел целиком!
И еще я встречал такого враля
Кто знал двадцатипалого короля.
А вместо ногтей у него – по коту.
Что скажешь на эту всю ерунду?
– Ничего не скажу, приятель, – проворчал Груммох. – А теперь послушайте дельные речи, друзья мои. Наш вождь, Харальд Сигурдссон, хочет кое-что вам сообщить. Это может вас заинтересовать чуть больше, чем чушь про котов, которую лепит Торнфинн.
Когда Харальд изложил свой план, послышались одобрительные возгласы, викинги заметно приободрились. Все желали себе и друг другу успешного плавания и скорейшего возвращения домой. Торнфинн сам попал под град шуток и сидел надувшись – все дружно смеялись над ним, а те, кто помоложе, дразнили его «Киса, киса!» и мяукали по-кошачьи.
Они все еще сидели у костра, слушали Харальда, и спорили, как это обычно бывает перед сборами в дальнюю дорогу. Вдруг Груммох, подняв глаза, издал изумленный вопль, тыча пальцем в сгустившиеся сумерки. Викинги проследили за его указательным пальцем и тоже вскрикнули. Все мысли о плавании тут же растаяли, как снег на холмах под лучами весеннего солнца.
Неподалеку от костра их окружила толпа людей, таких странных, что ни одному из викингов в жизни не приходилось встречать подобных.
Ростом они были чуть больше карликов. Их плоские и широкие лица под меховыми шапками отливали желтым. Глаза – щелочки. Большие, губастые рты.
Одетые в шкуры белого медведя, они казались круглыми шарами. В руках у каждого была пика с остро заточенной китовой костью на конце.
И было этих людей множество, не меньше сотни. А за ними стояли собаки, сотни собак, уставившиеся на викингов зелеными глазами.
– Вот они твои тролли, Груммох, – сказал Харальд. – Хотел бы я поглядеть на героя, который бы с ними управился одним только боевым топором. К тому же наше оружие – в хижине, и не так-то нам легко до него добраться.
Груммох стал медленно подниматься на ноги.
– Пойду и укокошу парочку дюжин голыми руками, – сказал он. – Может, они тогда отвяжутся.
Но едва он успел подняться на колени, как шестеро троллей опустили свои гарпуны ему на грудь, не проронив ни звука и не меняя выражения щелочек-глаз.
Груммох снова сел, уже далеко не уверенный в том, что сможет осуществить свое намерение.
Тогда один морщинистый тролль выступил вперед, странно переставляя ноги, обернутые в заячьи шкуры и оленью кожу. В руках он держал палицу, сделанную из челюсти нарвала, на конце которой торчал моржовый клык. Оружие это выглядело довольно грозно. Он обошел всех викингов, пристально глядя в лицо каждому, точно никогда в жизни не видел таких людей. Его сопровождали четыре собаки с загнутыми хвостами, они тщательно обнюхивали воина, возле которого тролль останавливался.
Викинги сидели неподвижно, точно окаменели. Никому не пришлась по вкусу эта палица, да и нюхающие собаки с загнутыми хвостами тоже. Харальд показал глазами, чтобы его люди не шевелились.
Затем в конце концов старый тролль вернулся к своим и стал им что-то говорить резким голосом, выражаясь короткими, отрывистыми словами и в паузах взмахивая палицей.
Один из троллей забил в маленький барабан, и тогда все остальные стали подскакивать вокруг костра, медленно и ритмично, точно в каком-то дурном сне, потряхивая своими гарпунами.
Наконец, когда от всего этого зрелища холодный пот выступил на лбу у викингов, странный танец прекратился, и старый тролль снова вышел из толпы вперед.
Он стоял, освещенный огнем костра и бил себя ладонью в грудь, приговаривая:
– Яга! Kaгa! Яга! Kaгa!
– Мне кажется, он сообщает нам свое имя, – сказал Груммох. – Объяви ему свое имя, брат.
Харальд поднялся осторожно и неторопливо, чтобы не навлечь на свою голову острые пики троллей, Он тоже похлопал себя по груди и произнес:
– Харальд Сигурдссон! Харальд Сигурдссон!
Тролль прислушался, но казалось, ничего не понял. Харальд повторил свое имя еще несколько раз, пока оно не зазвучало довольно комично, и Харальд подумал, зачем это боги нарекли его таким дурацким образом.
Наконец старый тролль вроде бы уловил что-то и указывая на Харальда произнес:
– Рольд Сгун! Рольд Сгун!
Харальд закивал и заулыбался, стараясь хоть как-то выйти из этого странного положения.
Старый тролль обвел рукой, завернутой в меха, всех своих собратьев и сказал:
– Иннуит.
– Он говорит, что этот народец называет себя иннуитами, – шепотом пояснил Груммох.
– Это даже я разумел, дружище, – ответил Харальд. – Ну а дальше-то что будет?
Но этого вопроса и задавать не следовало. Старый тролль вдруг залаял, точно тюлень во фьорде весенней порой, и в ту же секунду иннуиты бросились на викингов и связали им руки тонкими ремнями из оленьей кожи. Они проделали это так молниеносно, что воины не успели даже защититься.
– В жизни не встречал таких прытких людей, даже в Миклагарде, – сказал Харальд. – Если только они, конечно, люди.
Вот так Харальд Сигурдссон и его викинги попали в плен к иннуитам, как раз в то время, когда собирались покинуть Гренландию на «Длинном Змее».
Никогда в дальнейшей жизни не забывали викинги это долгое путешествие к северу. Они проделали его привязанными к саням, которые тащили собачьи упряжки, и сидя в длинных кожаных челнах, которые плыли на север, огибая выступающую мысом землю и чернеющие фьорды. Иннуиты обращались с пленниками неплохо, засовывали им в рот китовый жир, хотели они того или нет, и закутывали в медвежьи шкуры, как только начинало темнеть и холодать.
Главный «тролль» Яга-Kara часто подходил к ним, изучая их лица и дотрагивался, как бы сравнивая, то до их длинных прямых волос, то до своих густых седых прядей, то до жестких черных волос своих соплеменников. Потом он обходил всех викингов, приподнимая им веки и вглядываясь в их светлые глаза с близкого расстояния. Можно было подумать, что он считал варягов незрячими.
Гудбруд Гудбруссон заметил:
– В жизни не встречал я человека, от которого так бы разило медведем.
– В жизни я не передвигался так медленно, – вступил в разговор Торнфинн Торнфиннссон. – Они проходят за неделю расстояние, которое можно преодолеть за день. И что они бороздят эти несчастные фьорды на своих странных посудинах?
