Ознакомительная версия.
– Ваша правда, светлейший, – вздыхал Рендакий, задирая бороду, завитую колечками. – Сам попечитель дворца не умеет ни читать, ни писать, а от патриарха вечно несёт навозом!
– Это что, – хмыкнул Тихиот. – Видел бы ты, светлейший, как этот мальчишка резвится на пирушках с шутами да мимами. Мыслимое ли дело – патриарху якшаться с людишками такого пошиба?!
Оба сокрушенно закачали головами. И тут неслышными шагами приблизился Павел Сурсувул, мелкий придворный чин, однако большой проныра. Павел вёл за руку шатавшегося от переживаний Димитрия Калутеркана, главного писца. Строгое лицо проныры было гневно.
– Что за страхи, в самом деле? – спросил он, сдерживаясь. – Своим испугом, сиятельный, вы можете сгубить наше общее дело!
– Вам хорошо говорить, – лепетал Калутеркан, – а мы можем потерять всё!
– Это я утрачу всё! – с силой сказал Сурсувул. – И жизнь – тоже! Вы же все вышли из благородных семейств, и самое большее, что вам грозит, так это ссылка! Но даже этого страшиться… С какой стати? Вся работа проделана в полнейшей тайне, никто о ней ни слухом ни духом!
– Ладно, почтеннейший, – неожиданно твёрдо прервал его Тихиот, – оставим беспокойства и обратимся к делу. Припомним, что дарует нам победа, соберёмся с силами и приступим!
Трижды перекрестившись, Калутеркан сказал:
– Одна тревога гложет меня по-прежнему. Вы, почтеннейший, обещали свести нас с человеком, который всё это затеял, всю эту… э-э… перестановку, но мы до сих пор не видели его лица и не слышали его имени! А вдруг это ловушка?
Сурсувул энергично покивал.
– Понимаю, – проговорил он, – всё понимаю, но и вы должны понять – это лишь первая наша встреча. Вы рискуете, и я рискую, но тот человек, коим я послан, рискует больше всех! А от него зависит успех нашего нелегкого предприятия. Поэтому давайте договоримся: забудем о пятом, который первый, и быстро порешаем дела. Итак, светлейший, – обратился он к Тихиоту, – можем ли мы надеяться, что золото найдёт путь в нужные кошели?
– Безусловно, почтеннейший, – кивнул Феофан величественно. – Деньги приготовлены.
– Отлично! А как у вас, сиятельный?
– Я выяснил у нужных людей всё, что требуется, – уверил его Димитрий. – За нами пойдут многие, а недовольных базилевсом ещё больше.
Не дожидаясь, пока его спросят, Рендакий Элладик сам подал голос:
– Гвардия не вмешается. Кувикуларии – те, что ночуют рядом со спальней базилевса, согласны помочь…
– Ты разговаривал с ними? – подался вперёд Сурсувул.
– Нет, нет, как можно! Только со спальничим, да и то мы были разделены шторой.[22]
– Что ж, очень даже неплохо… – протянул Павел.
– Плохо! – решительно оспорил Феофан. – Кувикуларии – евнухи! Много ли они навоюют? Эх, нанять бы варангов… Вот кто бы с лёгкостью разрубил все узелки!
Элладик криво усмехнулся:
– Воины-ромеи подобны глиняным горшкам, – высказал он свое мнение, – а варанги – железным котлам.
Светлому князю понравилось это сравнение – он гордо улыбнулся и посмотрел на Олега. Тот кивнул.
Легко встав, Инегельд скрадом двинулся вниз, тихо ступая по крутым ступенькам. Внизу Сухов опередил Клыка и спокойно вышел из часовни.
– Приветствую вас, достопочтенные, – поздоровался он.
Заговорщики оцепенели. Лица их покрыла смертельная бледность, а Калутеркан, тот даже малость позеленел.
В следующую секунду Тихиот и Элладик метнулись в заросли – и забились в руках варягов. Малютка Свен скрутил Феофана, а Воист сграбастал Рендакия. Димитрий сомлел самостоятельно и опустился на траву кулем. Только Павел Сурсувул остался стоять, сжимая кулаки и гордо задирая подбородок.
Не обращая внимания на схваченных, стонавших жалобно и просивших о милости, Сухов приблизился к Сурсувулу.
– Как зовут вашего главаря? – спросил он ледяным тоном. – Отвечай!
Хрупкая стойкость Павла дала осадку – Сурсувул дрогнул, глаза его забегали.
Олег улыбнулся как можно более зловеще.
– Князь, – попросил он, – будь другом, вырежи у этого со спины пару-другую ремешков. А то уж больно молчалив.
– Может, лучше с груди? – предложил Клык, поигрывая громадным ножом. – Надрезать да потянуть… А? Болтать начнёт – не остановишь!
– Пожалуй, – согласился Сухов.
– Вы не посмеете! – слабо воскликнул Павел. – Я – спафарий!
– А я – князь! – внушительно заявил Инегельд и шагнул к Сурсувулу.
– Стойте! – выдохнул тот, вытягивая руки в жесте убережения, и застонал, хватаясь за голову. – О, Господи… Я скажу, как зовут нашего глав… нашего главного. Он – синклитик, его приглашают на силентии, а зовут…
В следующую секунду Павел Сурсувул вздрогнул и страшно заклекотал, кровь выступила на его губах и стекла струйками на подбородок. Рухнув на колени, он упал в траву. Из спины у него торчал кинжал, вонзившийся по рукоятку.
– Схватить! – гаркнул Олег в бешенстве, но Ивор с Малюткой уже мчались за убийцей. – Проклятие!
– С этими-то что делать? – поинтересовался князь, не утративший хорошего настроения.
– Связать мерзавцев. Ч-чёрт…
Вскоре вернулись Ивор и Свен, доложили, что неведомый метатель ножей оказался весьма юрким – прошмыгнул в царские палаты, а охранники не пустили варангов на порог.
– Встречал я его, – спокойно заметил Ивор. – Маленький, щупленький – соплей перешибёшь, но злой. Сам он из венецианцев, а зовут то ли Пауло Лучио, то ли Лучио Пауло.
– Сыщи мне этого мелкого! – резко сказал Сухов. – Душу выйму из мерзавца!
– По всей видимости, – подал голос молчавший до этого Пончик, – главарь решил подстраховаться. Угу…
– … И замёл все следы, – кивнул Олег.
– Не все. Нам известно, что он – синклитик и участвует в силентиях.[23]
– Ну и что? Я тоже вхожу в синклит и на силентии попадаю. Знаешь, сколько там таких штаны протирает? Десятки!
– Всё равно… Не миллиард же тыщ! Круг подозреваемых сузился. Угу…
– Ладно, – сухо сказал Сухов. – Потащили хоть этих.
Слово было подобрано верно – если Тихиот и Элладик ещё брели своим ходом, подбадриваемые тычками, то мёртвого Сурсувула и полуживого Калутеркана пришлось тащить на себе.
Базилевса со свитой долго искать не пришлось – Роман Лакапин шествовал по галерее Сорока мучеников, направляясь в триклиний Девятнадцати экскувитов. Приближалась пора дипнона, второй трапезы дня, то бишь обеда.
Огромная толпа сопровождала императора – впереди шествовали знаменосцы-драконарии, вздымая странные штандарты, в самом деле походившие на тряпичных драконов. Шагали силенциарии с поднятыми жезлами из палисандрового дерева, увенчанные серебряными шарами, устанавливая тишину. Важно ступали стражники-схоларии в золоченых панцирях, с пышными перьями на шлемах и с монограммами «ИНРИ» на серебряных щитах. Сгибаясь в полупоклоне, семенила свита и целая толпа царедворцев – на их сытеньких лицах было написано жадное внимание собачек, следящих за хозяином в надежде поймать брошенное угощение. Священники вовсю махали кадильницами, окуривая самодержца и присных, – облако благовонного дыма висело сизой пеленой, и сверкание драгоценных одежд размывалось за нею, сливаясь в подвижную, пёструю массу подобострастия. Тонкие голоски евнухов выводили: «Се грядет владыко».
Ознакомительная версия.
