Известие об отряде под командованием Фабриция быстро разнеслось по окрестностям, и в последующие дни каждый всадник, которому удавалось добраться до Плацентии, сразу вставал под его командование. Жесткий командир, Фабриций отправлял людей на разведку дважды в день, а почти все остальное время посвящал тренировкам. Он не делал никаких поблажек Квинту, скорее наоборот, обращался с ним суровее, чем с другими, и дополнительные наряды стали для Квинта нормой. Он полагал, что причина заключалась в том, что тот отпустил Ганнона, а сам, не испросив разрешения отца, отправился на север, чтобы присоединиться к армии; поэтому, сжав зубы, юноша молча делал все, что ему приказывал отец.
Сегодня утром Фабриция неожиданно вызвали на совещание к консулам, и Квинт с товарищами получили возможность немного отдохнуть от ежедневной рутины. Патрулировать окрестности им предстояло только ближе к вечеру, и Квинт решил использовать свободное время с толком.
Вместе с Калатином, приземистым, мускулистым воином, единственным из его друзей, оставшихся в живых в сражении при Требии, он отправился в Плацентию. Впрочем, довольно скоро настроение и жажда приключений их покинули. Несмотря на то, что бóльшая часть армии сейчас жила за воротами, улицы по-прежнему были забиты людьми, начиная от обычных горожан и заканчивая офицерами и солдатами, пробиравшимися сквозь толпы. И все, кого они видели, выглядели несчастными, голодными или озлобленными. Зазывные крики лавочников звучали мрачно и одновременно требовательно и резали ухо. А также жалобный плач голодных младенцев. Число попрошаек, казалось, удвоилось со времени последнего визита Квинта в город. Даже полуодетые шлюхи, торчавшие на ступеньках разваливающихся лестниц и пытавшиеся заманить их в свои жалкие комнаты, просили в два раза больше за свои услуги.
Несмотря на холод, город окутывала вонь мочи и дерьма, преобладавшая над всеми другими запахами. Продовольствие заканчивалось, а то, что еще осталось, стоило запредельных денег. Вино теперь могли позволить себе только богатые. Ходили слухи, что провизия скоро прибудет с побережья по реке Падус, но пока о ней не было ни слуху ни духу.
Замерзшие, голодные и раздраженные, друзья покинули город и, обойдя по большому кругу свои палатки на случай, если Фабриций уже вернулся, направились к южной границе лагеря, где разместилась потрепанная армия Лонга. Они решили, что по крайней мере немного пройдутся и разомнут ноги.
Юноши выбрали самый короткий путь по главной дороге, делившей лагерь на две части, но им то и дело приходилось отскакивать в сторону, чтобы пропустить центурии легионеров, покинувших свои палатки и направлявшихся на юг. Калатин все время ворчал, а Квинт искоса бросал восхищенные взгляды на солдат-пехотинцев. Прежде он смотрел на них свысока, но теперь все изменилось. Юноша больше не считал их идиотами, копающимися в земле, топтунами, как называли пехоту кавалеристы. Легионеры оказались единственными, кто сумел с честью противостоять армии Ганнибала, в то время как кавалерия изо всех сил старалась вернуть себе доброе имя, которого лишилась в сражении при Требии.
Центральная часть лагеря, где находился штаб консулов, выходила на главную дорогу и была отмечена шестом с красным флагом. На маленькой площади перед большими палатками жизнь била ключом. Кроме обычных стражников, Квинту с Калатином встречались верховые посыльные, которые доставляли в лагерь новости и покидали его с очередными приказами; невдалеке стояла группа что-то напряженно обсуждавших центурионов и трубачи, дожидавшиеся распоряжений. Пара находчивых торговцев умудрилась расставить здесь прилавки со свежим хлебом и жареной колбасой. Судя по всему, они попали сюда, щедро заплатив офицеру, отвечавшему за охрану главных ворот.
– Твоего отца не видно, – сказал Калатин и радостно подмигнул. – Он наверняка погрузился в обсуждения с Лонгом и другими старшими офицерами. Наверное, решают, как нам лучше действовать дальше.
– Возможно. – У Квинта еще больше испортилось настроение. – И я об этом узнаю, только когда придет время претворить их решение в жизнь.
– Как и все мы. – Калатин успокаивающе хлопнул друга по плечу. – Могло быть и хуже. Ганнибал вот уже несколько недель нас не трогает. Здесь отличные позиции, а скоро по реке Падус начнут прибывать корабли с провиантом. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как мы получим еще и подкрепление.
Квинт попытался улыбнуться.
– Что такое? – Калатин склонил голову набок. – Продолжаешь переживать из-за того, что отец может отправить тебя домой?
Стоявший рядом солдат с любопытством на них посмотрел.
– Не так громко! – пробормотал Квинт и пошел быстрее. – Да, переживаю.
Когда он встретился с Калатином после Требии, их дружба обрела новую глубину. Они много разговаривали, и Квинт рассказал Калатину про Ганнона и гнев Фабриция, когда сын неожиданно появился в армии незадолго до первой схватки при Тицине.
– Он ничего такого не сделает. Просто не может. У нас ведь не хватает людей! – Калатин заметил, как покраснел его друг. – Ты же знаешь, что я имел в виду. Ты прошел кавалерийскую подготовку, а всадников у нас можно по пальцам одной руки пересчитать. Сейчас не имеет ни малейшего значения, какое в глазах твоего отца ты совершил преступление. – Калатин выгнул колесом грудь. – Мы с тобой представляем огромную ценность.
– Надеюсь.
Квинту очень хотелось чувствовать такую же уверенность. И под действием отличного настроения Калатина он сумел заставить себя прогнать сомнения.
Добравшись до южной границы лагеря, они поднялись по лестнице на верхнюю часть восточного бастиона, который был десяти шагов высотой и шести в ширину. Внешнюю часть стены утыкали острыми ветками, дальше находился глубокий ров. Укрепления производили впечатление, но Квинту совсем не хотелось узнать на деле, насколько они надежны. Воспоминания о поражении, понесенном от армии Ганнибала, все еще причиняли боль, и боевой дух оставлял желать лучшего – по крайней мере, его боевой дух. Квинт снова погрузился в мрачные мысли и принялся вглядываться в горизонт.
Вражеских солдат никто не видел вот уже несколько дней, но это не означало, что сегодня они не появятся. Квинт испытал облегчение, когда не заметил никаких признаков жизни на холмистой местности от ворот города до серебристой полоски Падуса. По дороге, уходившей к Генуе, несколько мальчишек вели овец и коз на пастбище; старик с запряженной мулом телегой, доверху нагруженной дровами, прихрамывая, ковылял к главным воротам. На более плоском участке земли слева тренировались легионеры, офицеры громко выкрикивали приказы, свистели в свистки и размахивали палками, вырезанными из виноградной лозы. Квинт хотел бы стоять и смотреть на пехотинцев, но, с другой стороны, мечтал забыть о войне и сражениях хотя бы на несколько часов. Он взглянул на друга.
