Молодые люди вернулись в залу, и Арман навел лорнет на ложу баронессы и начал пристально смотреть на нее, чтобы привлечь ее внимание, но баронесса даже не вздрогнула.
— Это не она, — решил он, — впрочем, я это узнаю.
Арман простился со своим другом и отправился на бульвар, на место, назначенное в анонимной записке. Пробило полночь. Классический фиакр старого времени ждал на шоссе в равном расстоянии от улиц Тэбу и Гельдер. Арман заметил, что карета была не наемная и, проходя мимо нее, крикнул:
— Кучер, вы заняты?
— От полуночи до утра, — ответил возница, бросая вокруг себя испытующий взгляд.
— А! Дружище, — спросил Арман вполголоса, — так ты занят?
— Как вас зовут?
— Арман.
— В таком случае нет, — ответил возница.
В то же время стекло в дверце опустилось, дверца открылась, и Арман увидел в карете замаскированного человека. Он влез и сел. Замаскированный человек молча завязал ему глаза, и карета покатила по бульвару. Арман не мог определить, сколько времени продолжалось это таинственное путешествие; только по стуку кареты он понял, что выехал из Парижа и едет по шоссе, и рассчитал, когда карета остановилась, что он проехал, по всей вероятности, около трех лье.
Замаскированный человек вышел из кареты первый и подал Арману руку, чтобы помочь ему выйти.
— Следуйте за мной, сударь, — сказал он. — Но если вам дорога жизнь, не пытайтесь снять повязку, иначе я вас убью.
— Хорошо, — ответил Арман. — Идите, я последую за вами.
Он услыхал скрип засова и дверного ключа, затем почувствовал под ногами песок, которым обыкновенно посыпают садовые дорожки; таким образом он прошел шагов сорок, причем все время его вел, держа за руку, человек в маске. Затем Арман услышал, как отворилась другая дверь, и спутник его сказал ему:
— Поднимитесь на десять ступеней.
Арман поднялся и почувствовал, что под ногами у него ковер. Тогда спутник посадил его на диван.
— Снимите повязку, — сказал он ему.
Арман повиновался и с любопытством осмотрелся вокруг; он был поражен. Он находился в прекрасном будуаре, обитом шелковой материей пепельного цвета, кокетливо и изысканно меблированном и слабо освещенном висячей лампой с абажуром из китайской бумаги. Картины современных мастеров украшали стены, громадные лакированные жардиньерки с разнообразными цветами стояли в амбразурах окон, закрытых двойными решетчатыми ставнями и плотными занавесками.
Арман остался один; замаскированный человек успел скрыться в то время, как он снимал повязку. В будуаре царило благоухание, обещавшее таинственное наслаждение, которое овладело всеми чувствами отважного молодого человека; глаза его с нетерпением смотрели на находившуюся перед ним дверь, в которую, как ему казалось, должна была войти фея этого очаровательного жилища.
Действительно, дверь почти тотчас же отворилась, и наш герой почувствовал, как вся кровь прилила у него к сердцу. Белокурая домино вошла на цыпочках и направилась к Арману. Она была замаскирована, как и на балу в Опере, и костюм ее остался без малейшей перемены. Арма-ном внезапно овладела робость, когда он увидал предмет своих грез. Дивное создание протянуло ему руку и только сказало: «Благодарю».
Незнакомка намекала на утреннюю дуэль.
Арман поднес ее руку к губам и с восторгом крепко поцеловал ее.
— Я вас люблю… — прошептал он.
Под атласной маской снова раздался легкий смех, который он однажды уже слышал.
— Вы сумасшедший, — сказала ему незнакомка, — очаровательный сумасшедший, рисковавший своею жизнью из-за пустяков. Но, я думаю, вы больше этого не сделаете; вы должны мне это обещать…
Голос домино был ласков и убедителен, и, слушая ее, Арман испытывал приятное ощущение. Но когда он снова начал покрывать поцелуями ее руку, домино тихо выдернула ее и сказала:
— Я вас пригласила сюда, чтобы поблагодарить, а не для того, чтобы выслушивать признание в любви, мой милый рыцарь.
— Но я вас люблю… — страстно повторил Арман.
— Возможно, но, хотя вы и доказали мне это сегодня утром, я все еще вам не верю.
И домино прибавила, улыбаясь:
— Я была сегодня утром в Лесу, в двадцати шагах от места поединка, в карете, за группой деревьев. Я видела все…, и очень боялась.
— Неужели? — вскричал Арман, обрадовавшись, как ребенок.
— Правда.
Молодые люди иногда, несмотря на свою робость, проявляют удивительную самонадеянность: Арман в этот момент служил ярким тому доказательством.
— Так вы меня любите? — спросил он.
Такой прямой и неожиданный вопрос, казалось, смутил домино.
— Не знаю, — ответила она просто, — однако вполне естественно, что я беспокоилась за вас.
Арман встал на колени перед незнакомкой и снова взял ее прелестные маленькие руки, которые она в этот раз и не думала уже вырывать, и со свойственным в двадцать лет восхищением описал ей свою любовь, так странно загоревшуюся, и приятное волнение, которое он испытывал с тех пор, как она завладела всеми его помыслами.
— Молю вас, — сказал он наконец, — покажите мне ваше лицо, которое я обожаю, не видав его.
Домино отрицательно покачала головой. Арман настаивал, но она оставалась непоколебимой.
— Наконец, где я могу вас встретить? — спросил он с упорной настойчивостью влюбленного, вымаливающего милости.
— Выслушайте меня, — ответила ему домино, подняв его и усадив около себя на диване, — выслушайте меня; вы воображаете, что любите меня, и я убеждена, что в настоящую минуту вы уверены в этом!
— О, да! — пробормотал Арман.
— Но любовь двадцатилетнего юноши, друг мой, самая непостоянная и эфемерная вещь в мире.
— Ах! Не думайте этого… я буду любить вас всю жизнь.
— Дитя, вы еще не знаете, что слово «всю жизнь» в любви самая большая ложь.
— Позвольте, — сказал он, подложив руку домино к своему сердцу, — вы слышите, как оно бьется…
— Знаете ли вы, — продолжала незнакомка, — что я не свободна?
Арман вздрогнул.
— Что вы хотите сказать этим? — спросил он грустно.
— Я принадлежу свету… тому неумолимому свету, который отвергает и клеймит слабую женщину, настолько слабохарактерную, чтобы полюбить на время… У меня есть муж, которому жена принадлежит телом и душою на всю жизнь…
— Боже мой! Боже мой! — прошептал растерявшийся Арман. — Но я вас люблю до смерти, однако…
— Вам так кажется, по крайней мере…
— О! Чем прикажете доказать вам это? Говорите, приказывайте… Я все исполню.
— Друг мой, — ответила домино, — любовь доказывается только постоянством.
