грех на свою душу во спасение себя, мужа моего и дитяти, которое еще не народилось и может вообще не увидеть Божьего света…»
Дуняша вздрогнула и чуть не вскрикнула от испуга, когда чья-то рука отвела ставню в сторону, распахнула окно, а потом кто-то черный и мокрый из тьмы ночи вскочил на подоконник и спрыгнул в горницу, едва освещенную огоньком лампадки.
– Не полошись, Дуня, я это… Затвори окно быстрее! – княжна Лукерья обернулась на передний угол, где слабеньким огоньком светилась перед иконой Божьей Матери медная лампадка, трижды перекрестилась со словами: – Прости, Матерь Божья, ведь ты свое дитятко тако же защищала бы от всяких иродов!
Дуняша закрыла окно, проворно выбежала наружу, затворила ставню и заодно оглядела темное подворье – на небе ни звездочки, в окнах такая же тьма, и только со стороны конюшни несколько раз послышалось протяжное конское пофыркивание.
«Хорошо, что злых собак хозяин не завел себе! – с радостью отметила про себя Дуняша, запирая дверь в сенцы, а потом и в горницу. – Иначе такой брех подняли бы, хоть святых угодников выноси из избы для успокоения!»
– Тихо ли было здесь… пока я свежим воздухом дышала? – спросила княжна, быстро сняла с себя мокрую одежду и развесила ее на веревочке, протянутой вдоль печной боковушки. – Хорошо, что Демьян печь протопил, к утру все высохнет, будто и не мокло. Дай-ка мне мою корзинку, там смена белья, сухое надену.
– Здесь все тихо, никто на подворье не выходил, кроме Луки, за которым я подглядела из темных сенцев, чуть приоткрыв дверь. А как… там? – только и посмела спросить Дуняша, помогая княжне одеться и побыстрее лечь в постель.
Ощутив теплую перину и подушку, княжна блаженно улыбнулась, поблагодарила девицу за то, что догадалась согреть для нее постель.
– И там все тихо-мирно… В лесу дождь, сыро и студено. Не волнуйся, подруженька ты моя. Глупый Лука утром резвился, а к ночи в омут свалился! Смотри не проговорись ненароком, что я оставляла подворье! У нас еще главный недруг под боком – князь Трофим! А это не простофиля-подросток Лука, это бывалый ратный человек и хитер, как сто дьяволов. Ну, спать, спать, Дуня, день будет тяжким… Неушто думаешь, что Михась дался бы ярыжкам живым? А рядом с ним и я легла бы на землю, и… мой крохотный Никитушка. Да и с тобой невесть что могли бы сотворить воеводские псы! Это та же война, что и везде теперь по всей Руси!
– Твоя правда, княжна Луша… Я и впредь буду держать ухо востро. А дождь, похоже, утихает. Когда закрывала ставню, он уже моросил чуть-чуть. Дай Бог, чтобы утром выглянуло солнышко, куда веселее было бы нам ехать!
С рассветом действительно дождя уже не было, тучи ушли на запад, как-то нехотя вставало солнце, хотя и не жаркое, как летом, но на душе стало приятно, и только отблески воды на листьях деревьев да размокшая дорога напоминали о ночной непогоде.
Обильно позавтракав и пополнив провизией приседельные сумки, Михаил и княжна Лукерья заторопились в конюшню седлать коней. Князь Трофим, с брезгливой миной на красивом ухоженном лице посмотрел на грязь подворья, как бы ненароком предложил, обращаясь к княжне Мышецкой:
– Может, после обеда тронемся в путь, княжна? Дорога подсохнет немного. По такой грязи кони не поскачут быстро, а до следующего постоялого двора за день не доедем, все едино ночевать придется в лесу, так хоть на сухой траве под боками! А как ты думаешь, сотник? Рассуди здравым умом!
Из-за спины подал свой совет услужливый Демьян, стараясь не смотреть на Михаила, который с интересом обернулся в его сторону:
– К вечеру доедете до боковой дороги к реке, где прежде жили долгими месяцами сплавщики. Там, сказывали мне проезжие мужики, и по сию пору стоит добротный шалаш, можете заночевать безбоязненно и без сырости.
Михаил рад был бы оставить князя Квашнина одного на постоялом дворе, принял во внимание совет Демьяна насчет шалаша, потому и отозвался уже на ходу, не оборачиваясь:
– Воля ваша, князь Трофим, можете ждать, а нам спешить надо. За поворотом тракта нас караулит декабрь, а не жаркий июль!
Чертыхнувшись, князь Трофим на прощание что-то сказал хозяину постоялого двора, на что Демьян согласно закивал головой, и пошел по настилу от крыльца к конюшне, взнуздал своего коня и вывел его вслед за Михаилом. Подсадив Дуняшу, сотник внимательно осмотрел сбруи коней – не попорчены ли с каким злым умыслом? – легко вскочил в седло, помахал Демьяну рукой на прощание и выехал из ворот на поляну.
Княжна Лукерья, так и не обмолвившись мужу о ночном приключении, внимательно следила за каждым движением князя Трофима, догадалась, что тот упреждал хозяина постоялого двора, чтобы направил воеводских ярыжек вслед за ними именно к тому шалашу, где придется им ночевать, с невольной досадой в последний раз оглянулась на притихшее озеро, и поехала впереди вместе с князем Трофимом, давая возможность Михаилу ехать след в след за драгунским ротмистром. Дуняша, несмотря на строгий наказ княжны, не утерпела и, когда передние всадники были шагах в двадцати от них, шепнула Михаилу, подтверждая слова брезгливой миной на полных губах:
– Плохой человек этот князь Трофим!
Михаил удивился, глянул на строгое лицо девицы, не удержался от улыбки и спросил:
– Отчего же, Дуня? Смотри, как ладно он сидит в седле, строен, красив, чисто сокол!
– Со-о-кол, – с презрением фыркнула Дуняша. – Не хвала соколу, ежели он добычу на гнезде бьет, как тот ястреб-стервятник! Настоящий сокол добычу бьет только на лету!
Михаил тихонько рассмеялся, удивляясь познаниям девицы в делах соколиной охоты.
– Аль он тебя чем обидел? Скажи, я мигом его окорочу так, что этот князюшка не посмеет более высовывать свое свиное хрюкальце!
Дуняша сочла нужным сказать не о ночных происшествиях, связанных с посылкой полового парня Луки к пронскому воеводе с изветом на сотника, коль княжна приказала молчать, а о другом:
– После завтрака, когда ты с Демьяном был уже в сенцах, этот князь возьми да и скажи моей госпоже такое: «Не лучше ли, княжна Лукерья, вам отказаться от услуг чужого простолюдина? Прикажите сотнику Аристову возвратиться в Синбирск, а я сам с огромным удовольствием буду сопровождать вас до Москвы. И передам вас целехонькой в руки вашей тетушки!»
Михаил вскинул брови так резко, что маленькая родинка над левым глазом поднялась к глубокой продольной складке лба, кровь прихлынула к вискам, и он с трудом сдержал бранные слова, которые едва не слетели с его губ:
– И что же княжна ему в
