– И это все, что вам известно? – усмехнулся гость.
– Нам известно, что в прошлом этот человек работал часовщиком, – неуверенно произнес Лансдорф.
– Вижу, плохо работает гестапо на оккупированной территории. На фотографии, которую вы держите в руках, господин штандартенфюрер, запечатлен уголовник Василий Носов. Это вор-рецидивист, или, как в России ему подобные себя называют, вор в законе!
– Простите, но нам это известно, – осмелился подать голос обер-лейтенант Курт.
– Обер-лейтенант знает, что говорит. – расплылся в улыбке Лансдорф. – Под его контролем и служат Германии все русские полицейские.
– Хорошо, пусть будет по-вашему, – гость из Берлина поднялся из кресла и, стремясь придать своему голосу как можно более убедительный тон, проговорил: – Тогда скажите мне, господа, что вам еще известно об этом человеке?
– Разве только то, – смутился Курт, – что как начальник полиции он нас вполне устраивает, служит добросовестно и…
– Вы уверены в его лояльности фюреру, как в себе лично? – с едкой улыбкой перебил его Штерн.
Несколько секунд обер-лейтенат молчал, обдумывая услышанное, а затем тихо произнес:
– Я начинаю понимать, вы к нам приехали именно по поводу этого человека?
Вопрос прозвучал непраздно. Вилли Штерн понял, что он означает закамуфлированное требование выложить все о цели своего приезда в город.
– Совершенно справедливо, – согласился он. – Я прилетел именно из-за этого человека – он необходим для очень важной операции.
– А какова в ней наша роль? – поинтересовался Лансдорф.
– Мне нужны машина и ваше полное невмешательство в мои дела и поступки, – Штерн вперил взгляд в штандартенфюрера, который сразу же вытянулся по стойке «смирно» и замер.
– Всем обеспечим, не сомневайтесь! – чеканя каждое слово, отрапортовал он.
– Тогда прикажите принести мне ужин и приготовить ванную, – сказал Штерн, возвращаясь в кресло. – Спокойной ночи, господа. Я был рад с вами познакомиться и прошу сегодня больше меня не беспокоить…
* * *
Бригитта Кранц, сидя в первом ряду, не узнавала обычно красноречивого пропагандиста. Информацию о положении на фронтах он читал сбивчиво и непонятно. Сегодня обычно ровный и четкий голос Классена звучал глухо и невыразительно. Персонал госпиталя и раненые не могли понять, чем так расстроен «птенец гнезда» доктора Геббельса. Не закончив одной фразы, он переходил на другую, потом снова возвращался к первой, уже прерванной. «Что с ним? – думала Бригитта. – Наверное, у него какое-то несчастье в семье. А может быть, дела на фронте так плохи, что Классен не решается говорить о них?»
Пропагандист, видимо, понял, что несет околесицу. Извинившись, он вышел, оставив слушателей в полном недоумении и беспокойстве.
Вернувшись в свой кабинет, женщина услышала, как звонит телефон, и поспешила к аппарату.
– Да, начальник госпиталя Кранц… Послушайте, господин зондерфюрер, я ведь уже сказала вам… Состояние вашего здоровья не вызывает опасений. И мест у нас свободных нет. Даже коридоры заняты ранеными… У вас другие сведения? Они ошибочны, уверяю вас и… Прошу больше не звонить и не отнимать у меня время!
Бригитта бросила трубку на стол. Раздраженный голос зондерфюрера все еще звучал из нее на весь кабинет. Тогда она положила трубку на рычаг.
В кабинет вошел хирург Адольф Крамер. Бригитта указала ему на стул и тяжело вздохнула.
– Кто-то хочет казаться больным и с вашей помощью сбежать в Германию? – высказал свою догадку хирург.
– Именно так, – еще раз вздохнула Бригитта и развела руками. – Операция «Цитадель» на Курской дуге всех держит в напряжении. Если наши войска не победят русских, то…
– Мы уже проиграли танковое сражение на Курской дуге, – сказал Крамер и низко опустил голову. – Теперь на разгром России нам можно не рассчитывать!
Тут опять зазвонил телефон, и потрясенная Бригитта машинально взяла трубку. Послышался мужской сердитый голос:
– Фрау Бригитта?
– Да, это я! – ответила она раздраженно. – Если вы относительно «кому-то полечиться в госпитале», господин комендант, то я здоровых людей принимать не буду!
– Я как раз и звоню вам по этому поводу, – послышался голос коменданта. – Госпиталь не дом отдыха и там места только для раненых! Фамилии тех, кто желает «подлечиться» и получить отпуск в Германию, сообщайте немедленно лично мне!
Адольф Крамер сидел, обхватив голову руками. Когда Бригитта положила трубку, он усмехнулся.
– Теперь у бравых офицеров вермахта не героическое, а чемоданное настроение, – сказал он, поднимаясь с места. – Все мысли сейчас не о победе над врагом и мировом господстве, а как уцелеть в развязанной самими же бойне…
Он вышел, что-то еще бормоча себе под нос и сутулясь. Бригитта не удерживала его. Оставшись одна, она подошла к окну и, распахнув створки, закурила. Теперь ей была понятна спутанная и сбивчивая речь пропагандиста Классена. Он знал о поражении на Курской дуге. Германией война проиграна, и эта победа советских войск окончательно сломит дух немецкой армии.
Стук в дверь. Вошел Карл Пеннер, врач из терапевтического отделения.
– Извините, фрау Бригитта, – начал он прямо от порога. – Я хочу обратиться к вам с просьбой.
– Излагай, я слушаю, – ответила она, выбрасывая папиросу и закрывая окно.
– Даже не знаю, с чего начать… – нахмурился Пеннер, топчась на месте. – Мне нужна ампула с цианидом, – ошеломил он неожиданной просьбой. – Без вашего письменного разрешения мне ее на складе не дают.
Бригитта села за стол и сложила перед собой руки.
– Прошу прощения, Карл, но для каких целей тебе понадобился цианид?
Пеннер нахмурился и провел ладонями по волосам.
– Я хочу убить себя, если попаду в руки русских.
– А почему ты считаешь, что непременно попадешь в их руки?
– Я уверен в этом. Русские громят наших на всех фронтах. Сначала нас отшвырнули от Москвы, затем Сталинград, а теперь уже и Курская дуга… Скоро начнется большое отступление, и у нас мало шансов на спасение.
– Если начнется отступление, то о раненых и медперсонале позаботятся в первую очередь.
– В первую очередь позаботятся о себе, – возразил Пеннер с уверенностью. – Раненых и нас с вами бросят на произвол судьбы. Это будет именно так, можете мне поверить!
– И вы предпочитаете умереть, а не сдаться в плен? Почему вы так боитесь русских, ведь они люди, а не звери?
Пеннер, явно волнуясь, снова пригладил волосы ладонями.
– Русские не звери, – согласился он. – Вот только жестокость всегда порождает жестокость. Наше вторжение в Россию, бесчеловечность относительно мирных жителей, сожженные города и села… Такого нам не простят. Победители не будут разбираться, кто из нас, немцев, причинил им зло. Для них все мы «проклятые фашисты», захватчики и враги, которым нет прощения. Нас будут выгребать из России, как вшей, одной гребенкой…
