и я не позволю вам им распоряжаться. Неужели мой отряд не справится с горсткой поганых тамплиеров?
— Поганых тамплиеров могут явиться и сотня, и две, — заметил Тельрамунд. — И я бы на твоем месте не рисковал, Лео. Поедем с нами, так оно будет спокойнее. Шестое число минет, тогда мы окажемся в относительной безопасности: они нас не тронут. Пока не тронут. Потому что, — лицо тевтонского рыцаря вновь помрачнело, — я уверен: есть у них в запасе и другая дата...
Глава 4
Мечты магистра
— Они все-таки обыграли нас! Обыграли, это надо признать. Будь двадцать раз проклят тот день, когда я подпустил так близко к нашим тайнам треклятого Тельрамунда, и сто раз будь проклят каждый из дней, когда посланным мною людям не удалось его уничтожить! А Генрих-то, Генрих — какое ничтожество! Трус, предатель и мерзавец!
Окончательно выйдя из себя, Парсифаль запустил в стену кубком, и по светлому ковру расплылось рубиновое вино.
Шмуль бен-Рувим (он же Муталиб, он же грек Паулос) с почти нескрываемым удовольствием наблюдал за истерикой магистра. До сих пор тот всегда сохранял если не полную невозмутимость, то абсолютную уверенность в себе. Такое проявление слабости со стороны свято уверовавшего в то, что тайные знания дают ему неограниченную власть, веселило шпиона тамплиеров до глубины души.
— Скачи, скачи! — еле слышно прошептал он себе в бороду на языке своих предков. — Так ли вы все еще запрыгаете, когда лет через тысчонку поймете, для кого на самом деле старались! Избранства ему захотелось!.. Избранными не становятся, избранными рождаются, глупец!
— Ты что там бормочешь?! — резко обернулся к нему колдун. — Какие-нибудь свои иудейские заклинания?
— Так разве я их знаю? — безмятежно улыбнулся Шмуль. — Заклинания — это по части вашей милости, а я не умею колдовать. Да и к чему мне такое опасное искусство? Только я бы на вашем месте не огорчался столь сильно. Разве все потеряно?
— Потерян день! День, понимаешь? Я послал пять отрядов, чтобы перехватить ублюдка Леопольда и этих франкских скотов, но те точно провалились! И только сегодня утром я узнаю, что они в Дюренштейн не поехали, а кинулись в Антверпен, в монастырь апостола Петра, к епископу Доминику. Знали куда! Монастырь так же неприступен, как Дюренштейн. Да и не стану же я его осаждать: тут уж все вылезет с потрохами, и сам великий магистр ордена меня не одобрит — мы же не можем ссориться с церковью.
— Ну да, ну да, только с Богом! — охотно поддакнул бен-Рувим. — А отчего же ты не попытался удержать пленника и увезти назад, в Гогенау?
Парсифаль метнул в шпиона один из самых страшных своих взглядов, чем, впрочем, ничуть его не напугал.
— Во-первых, их было больше, и эти франкские рыцари... Я же видел, чего они стоят. Во-вторых, еще Тельрамунд, который у меня на глазах некогда в одиночку разделал полтора десятка разбойников. А в-третьих — Генрих, который не стал бы сражаться с войском герцога.
— Понимаю, — кивнул шпион. — Еще и как понимаю! Но в таком случае нужно дождаться, пока они покинут монастырь и уедут. Может, в Дюренштейн, может, еще куда.
Магистр братства Святого Грааля в досаде махнул рукой и нервно пошарил по столу в поисках другого кубка. За высокими окнами угасал вечер, и в зале становилось все темнее. Огонь же в очаге едва начал разгораться, неохотно взбираясь на серые ольховые поленья, и низенькие язычки рыжего пламени освещали пока только черное жерло самой печи.
Парсифаль наконец отыскал кубок, наполнил до краев и поднес к губам. Однако не выпил залпом, а сделал лишь пару глотков. Теперь его голос прозвучал уже спокойно:
— Никакого смысла сражаться и отбивать у них Ричарда, когда они уедут из Антверпена, не будет. Ясно, что Тельрамунд вспомнил о «числе зверя» и сумел высчитать, когда оно настанет. Или, скорее, Элеонора сумела: она наших тайн не знает, но знакома со многими науками. Думаю — с астрологией тоже. Они отсидятся за стенами монастыря, а потом отправятся в замок герцога. А то ведь могут и прямиком — в Вормс!
— Думаете, герцог Леопольд действительно повезет короля на этот ваш сейм? — и без того высоко поднятые брови бен-Рувима поднялись еще выше. — А если он вас обманет?
Магистр досадливо поморщился:
— Нет. Он поклялся Богом, дал слово рыцаря. Словом, вся эта чепуха для него имеет значение. Тебе этого не понять.
— Ну что вы, что вы, как же не понять? Как раз понятно. Потому вы, рыцари, так часто оказываетесь побежденными, что для вас имеют значения всякие слова, клятвы и прочий подобный вздор. Вот бред-то!
В глазах колдуна мелькнуло что-то вроде усмешки, и он, сделав еще глоток, заметил:
— «Вы, рыцари», ко мне не относится. Я, как ты знаешь, всему этому значения не придаю. И легко нарушу клятву, данную при совершении крестного знамения. А вот ты, если считаешь его просто жестом, ни к чему не обязывающим, выходит, легко можешь себя им осенить. Да? Ну так осчастливь меня — перекрестись! Докажи, что и вправду не боишься креста, равно как и я его не боюсь!
На лоснящемся лице бен-Рувима появилось выражение, которое можно было бы принять за угрозу, если б само лицо не казалось таким забавно-недоуменным. Да и выражение это лишь промелькнуло и тут же сменилось прежним — спокойно-равнодушным:
— Я не боюсь креста. Но не стану осквернять себя жестом, который вы придумали, чтобы притворяться, будто сами себя распинаете! Вы играете в это распятие, хотя вам надо бы касаться вовсе не лба, плеч и чрева, а ладоней и ступней. Распинали ведь, прибивая за эти места, или я не прав? Для чего же мне уподобляться этой вашей игре и этой вашей лжи?
