— А муж? — спросил Арман.
— Муж обратился в плантатора, потом он умер. Итак, я нашел молодую и красивую вдову, обладавшую миллионами и тронутую моим постоянством. Я мог бы жениться на ней, но… вот тут-то и вся суть моей истории — я слишком долго ее искал для того, чтобы продолжать любить. Цель была достигнута, желание было удовлетворено. Итак, друг мой, наши истории сходны. Вместо мужа твоя белокурая домино имеет маску; эта маска является препятствием, тиранией, если хочешь. Любимая мною женщина переехала моря, чтобы скрыться от меня — твоя же не уезжала из Парижа. Обшарить Париж можно в пятнадцать дней; но ты дай мне только неделю, и я покажу тебе ту, которую ты любишь, не видав ее, я тебе покажу ее лицо открытым, и ты разлюбишь ее.
— Никогда… — прошептал Арман.
— Слушай, — продолжал друг, — сегодня прекрасная погода, а теперь четыре часа, поедем в Лес, мы ее, может быть, встретим там.
Арман приказал заложить красивую английскую лошадь в совершенно новенький тильбюри, и спустя двадцать минут молодые люди проезжали ворота Мальо. Было пять часов. Стоял май месяц, а потому Булонский лес кишел самыми изящными экипажами. Перед Отъездом из Парижа в поместья все светское общество желало в последний раз показаться в этом элегантном месте прогулок.
— Готов поклясться, — сказал друг, — белокурая домино и баронесса де Сент-Люс одно и то же лицо.
— Невозможно, — ответил Арман, вспомнив, с каким презрением домино говорила о баронессе.
— Смотри, вот как раз баронесса…
Арман почувствовал странную дрожь и испугался: вдруг это она… Так странно устроено человеческое сердце!
Баронесса де Сент-Люс действительно ехала в открытой коляске с двумя жокеями, одетыми в желтые бархатные ливреи. Она сидела полуразвалившись и, играя зонтиком, слушала высокого и красивого, смуглого молодого человека, сидевшего на передней скамейке коляски.
— Вот баронесса де Сент-Люс, — продолжал друг Армана. — Она едет с графом Степаном.
— Кто такой этот граф Степан? — спросил Арман, почувствовав, как буря ревности поднялась в нем при мысли, что, если домино и баронесса одна и та же женщина, то как может другой сидеть около любимой им особы.
— Граф Степан — молодой русский вельможа, проживающий в Париже свои огромные доходы.
— Дальше!..
— А дальше, он влюблен в госпожу де Сент-Люс. Арман побледнел.
— Как?.. Он ее любит? — спросил он упавшим голосом.
— Я уже говорил тебе, дорогой мой, что про баронессу ходит много слухов. Может быть, ни виконт Ральф, ни маркиз де П… ни граф Степан никогда не целовали даже кончика ее розового ноготка… Может быть, напротив… Вот ты уже побледнел, как смерть, хотя еще ничем не доказано, что мои подозрения верны относительно того, что баронесса и есть именно «она».
В это время легкое тильбюри, спускавшееся по большой аллее, и поднимавшаяся по ней коляска встретились, и друг Армана испытующе взглянул на баронессу, в то время как молодой человек, весь бледный, впился в нее глазами. Госпожа де Сент-Люс, которая, казалось, мало следила за словами графа Степана, рассеянно посмотрела на двух молодых людей и на их лошадь.
— О! какая чудная лошадь! — сказала она настолько громко, что Арман и его друг услыхали ее похвалу.
Впрочем, ни в голосе, ни во взгляде ее нельзя было заметить ни малейшего смущения или изумления… Рука ее не переставала играть зонтиком, а губы продолжали улыбаться, и она выдержала взоры молодых людей с бесстрастием женщины, привыкшей, что ею любуются.
— Или она хорошо владеет собою, — прошептал друг Армана, — или это не она.
Коляска доехала до ворот Мальо, потом повернула обратно и во второй раз встретилась с тильбюри. Баронесса оставалась по-прежнему бесстрастна, но граф Степан с любопытством посмотрел на тильбюри и в особенности на Армана.
— Ага! — пробормотал спутник молодого человека. — Она выдала себя!
— Что ты хочешь сказать этим? — вскричал Арман, вся кровь у которого прилила к сердцу.
— Я хочу сказать, что баронесса де Сент-Люс и есть твоя белокурая домино.
— Откуда ты узнал это?
— Взгляд графа Степана убедил меня в этом. Она назвала ему твое имя, и он посмотрел на тебя презрительно и ревниво. Итак, откуда она знает тебя, если это не домино?
Арман был поражен этим логическим доводом.
— Однако она сказала мне… Друг пожал плечами.
— Это она, — повторил он.
— Ну, так я люблю ее…
— Ты с ума сошел!
— Пусть!
— Вернись домой и всади себе пулю в лоб, я тебя больше не удерживаю. Лучше умереть, чем любить эту женщину.
— Нет, — вскричал со злобой Арман, — я люблю ее и хочу еще раз увидеть… хочу, чтобы она меня снова приняла у себя!
— Дорогой друг, одно из двух: или я ошибаюсь, и в таком случае твое желание проникнуть в дом баронессы де Сент-Люс безрассудно, или это «она», и тогда она может выставить тебя за дверь, весьма вежливо объявив тебе, что не имеет удовольствия тебя знать.
— Я убью этого человека! — прошептал вне себя Арман.
— Это было бы глупо и самое плохое средство пробраться к ней.
Друг проводил Армана до дому, употребив все свое красноречие для того, чтобы успокоить его и убедить отказаться от этой любви.
Но Арман любил! Разве можно толковать о благоразумии с влюбленным! И только дав торжественное обещание ввести его в дом баронессы де Сент-Люс, друг Армана мог несколько успокоить его.
Прошло два дня. Арман все время был в нервной лихорадке и не мог встать с постели: страсть его доходила до безумия, он ревновал домино к графу Степану.
Старый Иов хотел уведомить полковника о странном нервном состоянии, в котором находился дорогой его мальчик, но Арман боялся сообщить отцу о своем горе; он упросил Иова не ходить на улицу Гельдер.
Ворчун не мог отказать в просьбе своему питомцу и пошел в свой угол поплакать о нем.
— Его сглазили, — шептал он. Наконец на третий день утром явился друг.
— Хочешь видеть баронессу? — спросил он. Арман вскрикнул от радости.
— Она дает костюмированный бал. Будут танцевать в саду, который будет весь иллюминирован.
— Я пойду, — сказал Арман.
— Наш друг Рауль Б., — продолжал гость, — бывает у баронессы; он просил позволения представить ей тебя…
— И… — спросил Арман, — она отказала?
— Нет, ты получил приглашение.
Он протянул Арману напечатанный билет, на котором был пробел для имени приглашенного. У влюбленных от отчаяния до надежды один шаг. Арман уверил себя, что это приглашение было прощением…
— Она все еще любит меня!
